Талиб долго не решался дотронуться до мотоцикла, но потом пощупал медную трубочку и нажал на какую-то кнопочку. Кнопочка эта была в той штуке из белого металла, куда входила трубка. Нажималась она легко. Талиб несколько раз нажал на кнопку, и от этого сильнее запахло бензином. Больше он ничего не стал трогать, а просто сидел и нюхал бензин. Запах ему нравился.
Через некоторое время из калитки вышел кожаный человек и, внимательно оглядев узбекского мальчика в тюбетейке и халате, принялся заводить мотоцикл.
- Каерга кетяпсыз? - неожиданно для самого себя бухнул Талиб по-узбекски.
- Чего? - переспросил человек.
Талиб перевел свой вопрос на русский:
- Куда вы едете?
- А тебе зачем?
- Я за вами побегу. Я от керосинной лавки бежал.
- Понравился? - кивнул человек на свой мотоцикл.
- Да! - ответил мальчик.
- Понимаешь, - сказал кожаный человек, - я бы тебя посадил на багажник, но сам еще плохо езжу. Боюсь, уроню тебя.
- Я буду крепко держаться.
- Понимаешь… (Скоро Талиб убедился, что человек этот все слова говорил только после слова «понимаешь».) Понимаешь, этот мотоцикл мы реквизировали у офицеров. Ездить на нем я не обучился как следует. На автомобиле могу, а на этом никак не освоюсь.
- Я буду крепко держаться, - повторил Талиб.
Человек еще немного подумал и сказал:
- Понимаешь, а тебя дома не хватятся?
- Нет.
- Понимаешь… - замялся человек в коже. - Садись сюда и держись крепче.
Талиб уселся верхом на багажник и, чтобы успокоить несколько озадаченного хозяина мотоцикла, серьезно сказал ему:
- Я понимаю.
Сначала они подъехали к большому белому зданию, где помещался Совет рабочих и солдатских депутатов. Там было много народу, шум, суета. Ходили солдаты с винтовками и какие-то рабочие. Стояли лошади под седлами и сразу два автомобиля.
Хозяин мотоцикла ушел по делам и долго не возвращался. Потом он вышел с какой-то бумажкой в руках, перечитал ее и сунул в наружный карман своей сверкающей куртки. Что-то изменилось в его облике. Талиб не сразу даже понял. На правом плече у него висел большой пистолет в деревянной кобуре.
- Понимаешь, - сказал он Талибу, - порученьице дали. Надо произвести обыск у одного генерала. Бекасов. Не слышал? Солдаты туда пошли.
Ехать пришлось довольно далеко, по пути они догнали двух солдат, старого и молодого, которые, как выяснилось, шли к тому самому генералу Бекасову. Генерал уже несколько лет был в отставке, но на всякий случай у него нужно изъять оружие, и если при обыске у него найдется что-либо предосудительное, то генерала тоже нужно изъять. Мало ли что может случиться.
Человек в кожаной форме и Талиб подъехали к генеральскому дому раньше, чем подошли солдаты. Они уселись на скамейку у арыка на другой стороне улицы.
Мотоциклист с удивлением, будто в первый раз, оглядел свои ботинки, краги, штаны, куртку, положил на колени деревянную кобуру, пощелкал по ней пальцем и сказал:
- Понимаешь, какое удивительное дело. Год назад в это самое время я ходил в кандалах и полосатом халате, гонял тачку на прииске, и каждый надзиратель с одной лычкой или даже без лычки мог дать мне в морду. Не в лицо, а в морду, ведь у каторжника лица нет. Понимаешь? И вот сижу я теперь с тобой на лавочке, в кожаной куртке, и в кармане у меня ордер на арест и обыск генерала Бекасова. Мне дано решать, ходить этому генералу по земле или сидеть ему в кутузке.
Талиб слушал и кивал в ответ, понимая, что человек говорит что-то очень важное для себя, говорит не ему, а себе. Не будь здесь никого, он все равно говорил бы это про себя или даже вслух своему мотоциклу:
- Понимаешь, жизнь, оказывается, очень длинная вещь. Я и не думал, что доживу до этих дней. Просто не верилось. Вот и этот генерал. Командовал он, наверно, сначала взводом или ротой, потом, допустим, полком, дивизией… или в штабе служил. Били его японцы, ругали старшие начальники, сам государь император его в отставку выгнал за глупость, допустим… Жил себе генерал и не думал, что царя прогонят, что Керенский убежит, а будет судьбу его решать бывший каторжник Федор Пшеницын.