— На что поставили?
— На Эсона, — сказал Закир.
— Мы жребий тянули, кто будет под аппаратом.
— А Эсон — это кто?
— Головотяп, — объяснил Закир. — Он головой может орех на дереве расколоть.
— Ладно! — сказал Садык. — Болтаешь, а человеку неинтересно тебя слушать. Как маленький… Понимаете, — сказал Садык Ивану Кустову, — аппарат не на что было поставить, кроме как Эсону на спину. — И Садык стал на четвереньки, показал, где стоял аппарат и как Эсон приподнялся в то самое время, когда должен был стоять особенно смирно.
— Ну, может быть, и получится что-нибудь, — сказал Иван. — Ноги, допустим, не получатся, а головы получатся. В общем, вы через недельку ко мне приходите, проявим — посмотрим. У меня сейчас фиксажа нет. Проявить-то могу, а закрепить же надо. Фотография — дело хорошее. Я не наврал насчет фотоаппарата. Ему цена никак не меньше червонца.
Ребята проводили Ивана до следующего столба, посмотрели, как он пошел по нему вверх, крикнули снизу «до свиданья» и направились домой.
3
Отец Садыка учитель Касым вовсе не видел, как бухгалтер Таджибеков выходил из конторки махалинской комиссии, а если бы и видел, то, конечно, не придал бы этому никакого значения. Он не любил Таджибекова, но не задумывался, почему не любил.
В детстве они учились в одной и той же школе, которая принадлежала отцу Касыма, то есть дедушке Садыка. Это был очень образованный человек. К нему за разбором всяческих дел, за составлением бумаг обращались самые влиятельные люди. Отец Таджибекова был человеком малограмотным, он держал несколько мануфактурных лавок, вел оптовую торговлю кожами. И отец теперешнего бухгалтера, и отец теперешнего учителя считались людьми состоятельными и уважаемыми. Их сыновья получили одинаковое начальное образование или, во всяком случае, почти одинаковое, но разница между ними была большая. Учитель Касым не любил Таджибекова за то, что тот очень хорошо умел устраиваться в жизни и друзей подбирал только полезных. А бухгалтер Таджибеков не любил учителя Касыма потому, что считал, что тот завидует ему. Он убежден был, что ему все завидуют. Но в те дни отец Садыка меньше всего думал о Таджибекова. Он думал о Садыке. Он очень любил своего сына и вдруг обнаружил, что, торгуя молоком, — учитель вообще был против того, что сын торгует молоком, — мальчик разбавляет его водой, что у него неизвестно откуда появились деньги и что он покупает книги весьма сомнительного содержания.
Отцу Садыка не было еще сорока, однако выглядел он старше своих лет, потому что рано начал лысеть и страдал одышкой. Он преподавал математику в узбекской школе и очень любил свое дело. Его радовало, что те знания, которые он сам, будучи уже двадцатилетним женатым мужчиной, с таким трудом добывал из старинных книг, из длинных и мучительных бесед со стариками, теперешним его ученикам доставались легко. Правда, он никогда не напоминал детям об этом, не ссылался на былые свои трудности, потому что знал — такие примеры малоубедительны для молодежи. Единственное, что он позволял себе, это ссылки на классиков литературы, искусства и науки Древнего Востока и всегда приводил слова из «Весеннего сада» Нур эд-Дина Абд эр-Рахмана Иби-Ахмеда Джами:
«Искандер Греческий во времена завоевания мира при помощи разных хитростей некоей крепостью овладел и разрушить ее повелел. Ему сообщили, что там есть ученый местный, в разрешении всяких трудностей весьма известный. Искандер потребовал его к себе и, увидав, когда тот вошел, лицо некрасивое до удивления, вызывающее у других людей отвращение, сказал: «О, какой ужасный вид! Он других людей смущает и страшит».
Мудрец от этих слов вспылил и, раздраженно усмехаясь, проговорил:
И еще сказал: «Чья наружность и чей нрав нехороши, для того кожа на теле — как темница для души. Своим существованием он так стеснен, что в сравнении с такой жизнью темница кажется ему привольным местом отдыха.
Учитель Касым был убежден, что все знания, которые человек получает из книг, все: и литература, и история, и география, и даже математика с физикой — должны делать человека лучше, честнее, бескорыстнее. «Образованный человек», — говорил он про кого-нибудь, и это было самой высокой похвалой. «Образованный человек, — говорил он, например, о Талибе, сыне кузнеца Саттара. — У него ум и сердце всегда живут в благородной дружбе». «Образованный человек» в устах учителя Касыма означало не только то, что человек знает науки, но и то, что это человек прекрасной души. И учитель удивлялся, когда это бывало не так.