— Ну, так как же его зовут? — повторил следователь.
— Мне не хотелось бы отвечать на этот вопрос, — сказал учитель.
— Почему?
— Потому что это не имеет отношения к делу.
— Об этом можем судить только мы, — возразил следователь.
— Я тоже могу судить об этом, — сказал учитель. — Вы спрашиваете, где я был в тот вечер, я вам отвечаю. Если вы знаете, что убийство было совершено именно в это время, то я вам говорю, что меня тогда поблизости не было.
— И все-таки я настаиваю, — сказал следователь. — Сказать правду в ваших же интересах.
Учитель промолчал.
— Мы не можем перейти к дальнейшему, не выяснив, где вы были в тот вечер.
Человек в кепке вмешался в разговор:
— Я думаю, что мы сможем к этому еще вернуться. Продолжим. Вы хорошо знаете бухгалтера Таджибекова Уктамбека Таджибековича?
— Давно знаю, — сказал учитель Касым.
— Что вы можете о нем сказать?
— Говорят, он хороший бухгалтер.
— А еще?
— Во всяком случае, ничего плохого об этом человеке я не знаю.
— Сколько лет вы его знаете?
— Тридцать, — сказал учитель.
— Тридцать? — удивился следователь. — Вы с ним дружили?
— Нет. Мы учились вместе в школе и жили на одной улице.
— В школе вашего отца?
— Да, в школе моего отца.
— А ваш отец и отец Таджибекова дружили?
— Нет.
— Ну хорошо. А почему же вы не дружите? Тридцать лет знаете друг друга, вместе учились. Почему вы не дружите? Он вам чем-нибудь неприятен?
— У меня плохой характер, — сказал учитель Касым. — Я человек замкнутый, сержусь по мелочам.
— Как вы думаете, — спросил русский, — Таджибеков годится на пост председателя махалинской комиссии?
Учитель удивленно посмотрел на него. Во-первых, странно было то, что этот русский так хорошо и без акцента говорил по-узбекски, а во-вторых, еще более странным было то, что он спрашивает его о таких вещах.
— Почему вы спрашиваете меня об этом?
— Потому что вы один из уважаемых людей, член махалинской комиссии, учитель, воспитатель подрастающего поколения. — Все это русский говорил по-узбекски. — Ваше мнение дорого стоит.
— Вы меня простите, — сказал учитель, — но вопрос о том, кто достоин и кто не достоин быть председателем комиссии, могут решить только выборы. Разве в милиции решать этот вопрос?
Узбек-следователь обиделся за своего товарища.
— Значит, вы ничем не хотите нам помочь, — сказал он. — Идите, мы вас еще вызовем.
Когда учитель вышел, русский поднялся.
— Ну, я пошел в управление, — сказал он, — Что ты, Абдулла, думаешь про этого?
— Темнит, — сказал следователь.
— А на меня он производит хорошее впечатление. То есть, может быть, что-нибудь он и знает, конечно, но что к убийству он не причастен, в этом я не сомневаюсь. Просто твой Таджибеков никому не доверяет.
— А Иса? — спросил следователь.
— Ну что Иса… Нашел тоже Шерлока Холмса!
3
В послеобеденный зной чердак — не самое лучшее место для отдыха. Каждый из ребят мог бы лежать в прохладной комнате своего дома, куда вся семья собирается отдохнуть в такие часы.
Солнце палит так нещадно и духота такая, что никто не скажет «сбегай туда», «принеси то» или «сделай это». В такие часы все отдыхают. Даже в учреждениях замирает жизнь. То есть люди сидят за столами, читают бумаги, макают ручки в чернильницы, но делают это так медленно, как во сне. Послеполуденный зной в Ташкенте действует на всех.
Тихо сейчас и на чердаке заброшенного дома. Пятеро ребят лежат на циновках и читают книги, каждый свою.
«Рассказывают, что некий крестьянин как-то приехал в Багдад, — читал Эсон. — Он ехал верхом на осле, а сзади, привязанная за веревку, бежала коза, на шее которой позвякивали колокольчики. Три вора, сидевшие на улице, увидели крестьянина, и один из них сказал:
— Пойду-ка я украду козу у этого деревенщины.
— Это просто, — сказал другой вор. — Я у него осла уведу.
— Все это ерунда, — сказал третий вор. — Я стащу с него его собственную одежду.
Первый вор отправился вслед за крестьянином и, как только представилась возможность, отвязал колокольчики от шеи козы и прицепил их на хвост ослу, а козу увел. Осел помахивал хвостом, колокольчики звенели, и крестьянин думал, что коза бежит сзади.