Кудрат никому не говорил о своих терзаниях, даже с Садыком они больше не говорили об этом. Садык тоже никогда не возвращался к тому разговору, и Кудрат был очень благодарен ему.
— Знаешь, Садык, а во дворе у милиционера Исы кто-то живет, — сказал Кудрат, чтобы переменить тему.
— Кто же там может жить, когда там даже калитка заколочена? Иса только один дувал и сделал. Дувал и калитку. А внутри сарайчик.
— А там кто-то живет, — настаивал на своем Кудрат.
— Откуда ты знаешь?
— Я сегодня утром на тутовник лазил. Когда лез вверх, заглянул во двор, вижу — около сарая сапоги стоят. Я подумал, что это милиционер в своем сарае что-нибудь делает, а когда вниз лез, опять во двор поглядел, сапоги исчезли. А мимо калитки проходил — заколочена.
— Как же это может быть? — сказал Садык.
— Ты опять мне не веришь?
— Может быть, ты ошибся? — спросил Садык.
— Я точно видел.
— Ты и насчет бутсов говорил — точно.
Такого удара Кудрат не ожидал.
— Погоди, — сказал Садык, — значит, калитка заколочена, крепко заколочена?
— Ну, досками поперек.
— Значит, как могли туда попасть люди?
— Не знаю. Только я видел. Не людей видел, а сапоги.
— Значит, так, — размышлял Садык, — с одной стороны махалинская комиссия, с другой стороны бутылочный склад, с третьей стороны дом бухгалтера Таджибекова, с четвертой — улица, точнее, переулок.
Никогда ты мне не веришь! — сказал Кудрат. — Почему я всегда тебе верю, а ты мне никогда?
— Нет, я тебе верю, — искренне сказал Садык, — но просто не понимаю, как это может быть.
Садык был старшим. Сестренке Саиде недавно исполнилось пять, а Дильбар не было еще года. Она все время болела, и мать почти не расставалась с ней. Вот и сейчас, придя домой, Садык увидел, что мать качает на руках свою младшую, стараясь, чтобы она уснула.
Отец стоял над дымящимся казаном с шумовкой в руках и пережаривал мясо для плова. Дым ел глаза, и отец вытирал слезы тыльной стороной левой руки.
— Ты совсем перестал бывать дома, сынок, — сказал отец. — Дружба — это хорошо, но дом есть дом. От тебя никакой помощи. Возьми порежь морковь.
Резать морковь для плова умеет далеко не каждый, и Садыку это доверили только в прошлом году. Острым ножом нужно разрезать морковь на очень тоненькие пластинки, а потом эти пластинки, сложенные вместе, надо нарезать так, чтобы получилась морковная соломка, каждый прутик не толще спички.
Садык взял фанерку, подправил на бруске и без того острый ножик и принялся за дело.
— Папа, — спросил он, не прерывая работы, — а правда, что Навои был прислужником у Хусейна Байкары, что они вместе угнетали народ?
— Кто тебе сказал эту глупость? — спросил отец.
— Так говорят, — уклонился Садык от прямого ответа.
— Это неправда, — сказал отец. — Есть люди, которые так считают, но это от невежества. Великий писатель всегда служит своему народу, а не командует им. Знай, сынок, язык, на котором мы с тобой говорим, своей жизнью во многом обязан великому Навои.
— А граф Толстой? — спросил Садык. — Он был прислужник царя?
— Кто тебе наговорил эти глупости! — удивился отец. — Ты уже большой мальчик. Писатель Лев Толстой был врагом царя. Ты задаешь мне такие вопросы, как будто я никогда не объяснял тебе, кто такой был Алишер Навои и кто был Толстой.
— Можно, я спрошу еще? А если бы они сейчас жили, они бы за рабочих были?
Отец рассмеялся:
— Да, с тобой надо еще разговаривать.
— Сегодня вечером? — обрадовался Садык. Он хотел рассказать отцу обо всем, что случилось.
— Нет, — сказал отец, — сегодня вечером я занят. А ты побудь сегодня дома, помоги матери.
5
Поздно ночью, когда улица Оружейников спала крепким сном, случилось два события, до времени оставшиеся почти незамеченными.
Через дувал дома, где жил когда-то кузнец Саттар, перелез долговязый человек с мешком в руке. Это был Саидмурад. Врач сказал, что, пока он не приведет собаку, которая его укусила, прекратить уколы невозможно.
Саидмурад подкрался к очагу, где раньше спал Доберман, но там было пусто. Что-то темнело под лестницей, ведущей на чердак. Саидмурад направился туда. Он нагнулся, чтобы лучше разглядеть, что это там, как вдруг над его головой раздался звонкий, заливистый лай. В страхе он шарахнулся назад. «А что, если она укусит в голову?» — подумал Саидмурад. Ежедневно посещая теперь пастеровский пункт, Саидмурад знал, что укусы в голову особенно опасны.