Потом погладила кошку и опустила одеяло. Надо ей и детишек покормить, и самой отдохнуть, и успокоиться. Ведь инстинкт её учил прятать детей в самые тёмные далёкие углы. А она решилась, вынесла их из подвала и положила в чужой квартире к ногам чужого человека. Поверила. И не ошиблась. Всё это она мне рассказала своей песней. А потом совсем другим, тихим голосом успокоила котят. Теперь ей бежать, торопиться некуда. Маленькая храбрая кошка нашла дом для себя и своих детей.
На другой день я вышла во двор и кого же вижу? Из нашего подвала Колька выходит, в руке что-то держит, в бумажке завёрнуто, но на рогатку не похоже. Притворился, что меня не видит.
— Коля, — сказала я так, как будто мы с ним самые лучшие друзья. — Пойдём ко мне. Что-то покажу…
Он постоял, носком сандалии асфальт у крыльца поцарапал. Пошёл, наконец, за мной, но всё в сторону смотрит, точно и не со мной идёт, а сам по себе.
На пороге остановился, я одеяло на кровати откинула, говорю:
— Смотри!
Он присел на корточки, заглянул да как вскочит:
— Вот куда она подевалась! А я ей в подвал нёс, вот…
И развернул бумажку, а в ней — что бы вы думали? — кусочек мяса.
— Я её в подвале утром увидел. И котят тоже. Хотел покормить. Пока за мясом сходил, а она куда-то подевалась, — говорит Колька и всё ещё на меня не смотрит.
— Она не знала, что ты её кормить собрался и сама мне котят принесла, — объяснила я. — А мясо ты ей отдать можешь. Не откажется.
Кошка, и правда, не отказалась.
А Колька взглянул на меня и вдруг улыбнулся, да так по-хорошему, по-доброму и сказал:
— На меня, значит, зла не имеет.
— Не имеет, — подтвердила я.
Мы друг на друга опять посмотрели, и я заметила, что у Кольки глаза карие, большие и очень весёлые.
— Так-то, друг Колька, — сказала я.
— Так-то, друг бабушка, — неожиданно ответил он. И мы оба рассмеялись.
НОЯБРЬ
Ноябрь — сентябрев внук, октябрев сын, зиме родной батюшка. Такой меткой поговоркой встречает его народ. В народе называют его грудень: грудами земли, затвердевшей от мороза, украшает он дороги, по которым ни колесу, ни санному полозу хода нет. Он и листобой: сбитые им с деревьев листья на земле лежат.
Начало ноября, конец октября — бывает, подмораживает, но ещё сухо и солнечно. И лёгкий, как пыль, снежок налетит и растает как-то незаметно. Но раз-другой, и заметно становится: грудень листобоем оборачивается. Кому-кому, а зайчишке это на радость. Мокнет лист — шороха в лесу стало меньше, он передохнул и потихоньку в лес возвращается. Но уже бывает и так: закачаются голые ветки деревьев на ветру, на дороге позёмка закрутилась, снега прибавилось. Но всё равно ни саням, ни колесу ещё хода нет.
С каждым днём на смену исчезнувшим перелётным всё больше гостей-северян прибывает: пока ягоды ветром не сбило, снегом не засыпало, полакомиться, подкормиться. Ведь на далёком севере такого изобилия не увидишь.
Почему же улетают в тёплые края многие наши птицы, которые тоже сумели бы прокормиться? Взгляните на календарь: медленно, неотвратимо убывает день и прибывает ночь. Неотвратимо подкрадывается она, и надо успеть достаточно подкормиться за светлое время, чтобы перетерпеть её. Синичка-гаичка летом семнадцать часов активна, а зимой семнадцать часов спит. А это искусство не каждому доступно. Потому и летят наши неумёхи за длинным днём в тёплые края. Почему одни смогли физиологически приспособиться, а другие — нет? Не знаем. А как бы нужно узнать!
Могучий сигнал получают и повинуются ему перелётные птицы. Проводился опыт. Утки шилохвосты с подрезанными крыльями пешком пошли на юг. Не раз было замечено, как на севере опоздавшие с линькой гуси, ещё не лётные, тоже начинали массовый переход на юг пешком. Им, всем водоплавающим, на зимовке в заповедниках, даже если бы они и захотели, размножение было бы невозможно из-за тесноты. Яйца и птенцов затоптали бы. А выведению детей, их кормлению полезен более длинный летний день. Птицы объясняют это без слов, но очень понятно: матери каждого широко распространённого у нас вида несут в южной части своего обитания меньше яиц, чем в северной, где летний день длиннее. Вот и идут пешком туда, где день длиннее.
Жалобно свистят голые ветки, листьев давно нет, только на дубе ещё кое-как держатся, корявые, тусклые. А вот берёза вся точно грачиными гнёздами обвешана. Откуда взялись? Знаю точно — грачей здесь летом не было. Да грачи тут и ни при чем, скорее это пучки тонких прутьев, на мётлы похожие. А это и есть мётлы. «Ведьмины мётлы». Так назвали болезнь на деревьях. К берёзе, ольхе, клёну, сосне, ели и другим деревьям она прицепляется. Виноват клещик-орешник, а иногда и грибок. Клещик крошечный (его и в лупу трудно хорошо рассмотреть), ветром его несёт по лесу. Нанесёт на ветку дерева, по ней он доберётся до почки и в ней устроится жить. Казалось бы, какой он вредитель? Сосёт сок и этим питается. Почка ростовая, в ней скрыт стебелёк с зачатками листьев. Но квартирант её беспокоит (укусами или выделениями). Она уже растёт, развивается ненормально, в несколько раз быстрее, чем ей полагается. Быстрее же и созревает: коротенький побег, и на нём вырастают боковые веточки. А клещик тоже успел завестись детками, которые перебираются на эти веточки и повторяют на них работу родителей. Бедные веточки, не успев вырасти, уже начинают ветвиться. Сказка с началом, в конце которой на бедном дереве вырастает уродливая ведьмина метла. Роль ведьмы играет с виду такой невинный клещик (а иногда ту же работу выполняет, тоже микроскопическая, спора грибка).
Пусто в лесу. Отпелись песни, отплясались пляски, то снег, то дождь. Все, кому далеко лететь, — улетели, даже кто только кочует не так уж далеко, и те, понемножку отдыхая, туда, где потеплее, подвинулись. Нашего грача, скворца, а то и жаворонка можно на Украине встретить. Даже до Южной Европы многим лень долететь. С Украины ведь ближе будет обратно к нам за теплом двигаться. Поди разбери — кто кочевник, кто — перелётник.
Сейчас настоящие перелётники у нас: яркие чечётки, свиристели, щуры. Явились и золотисто-зелёные чижи, и желтопёрые модники щеглята, и смирные симпатичные красногрудые снегири. Эта троица зимняков не настоящие перелётные: просто передвинулись к нам с севера, им и у нас кажется потеплее. А наши бродяги двинулись к югу, набаловались теплом.
А вот кого нам не холод пригнал с севера. Взгляните на её оперение, никакой мороз не проберёт. Сова. Гроза и ужас всех птиц и грызунов, включая зайца. В тундре ей сейчас делать нечего, Птицы улетели, а мыши и из них главный корм — лемминги под толстым слоем снега спрятались — поди достань. Этим прилёт северян закончен. Полярная сова ростом и силой нашему филину мало уступит. Но эта пара, хоть и зимует у нас вместе, силой мериться не пробует. Наши лесные куры никуда не кочуют и не перелетают, верны родине. Перепёлка — исключение, но вряд ли это ей на пользу: слишком малое количество бедных маленьких курочек добирается до желанной Африки и весной назад — в родные края.
От недостатка еды оставшиеся не страдают. К зиме молодые глухари и тетерева уже самостоятельны. Матерям можно отдохнуть, соединяются в стаи; откормились на земле — пора на деревья. Голода они не боятся. Для глухарей были бы сосны, а хвои хватит. Жестковатое блюдо, но глухарь и без зубов с ним хорошо справляется: заглотал с осени хорошую порцию крепких камешков, а они в мускулистом желудке, как жернова, хвою перетрут. Пища тетеревов и рябчиков мягче и, вероятно, питательнее: почки, серёжки и побеги лиственных. Количество камешков в их желудках соответственно меньше, но и для них необходимо. Добрые люди (не обязательно чтобы это делали охотники для своей будущей добычи), которым близка и понятна жизнь природы, не ленятся высыпать сколько-нибудь гравия на крутых, незаносимых местах и в лесу под густыми ёлками. Птицы его обязательно найдут. Глухарь, оказывается, гастроном. Иногда встретишь две сосны: на одной хвоя основательно ощипана, а соседка — не тронута, чем-то не угодила. А вообще, все предпочитают хвою сосен, растущих на болотах, она мягче.