— Желаешь? — спросил Виктор Степанович, помахивая колбасой. Дог облизнулся, сглотнул слюну. Ерохин вернул колбасу в холодильник и протянул к собачьему носу фигу.
— Вот тебе ужин! — торжественно объявил Ерохин. — Соображать надо! И пока не научишься управлять инстинктами, хорошего от меня не жди! Понял?
Артур внимательно обнюхал фигу, поглядел на суровое лицо хозяина, затем вернулся в свой угол и молча лег.
— Ни черта ты не понял, — пробурчал Ерохин. — Здоровый, а дурак!
И он стал думать про завтрашний день, про директора и его поганую собаченцию, и про то, просить ли теперь у Голенищева прощения или, может, делать вид, что ничего не произошло…
СОВРЕМЕННАЯ РОБИНЗОНАДА
Лето будоражило и подстегивало. На берегах Черного моря в три слоя лежали дикари. На горных тропах было людно, как в ГУМе. Автобусы шли на приступ Суздаля и Ростова Великого, сбрасывая десанты паломников. Красноярские Столбы уходили в землю под тяжестью туристов. Человечество не желало сидеть на месте, и самолетов в небе было больше, чем птиц.
В одном из лайнеров летел на восток филолог Парин, твердый холостяк. Он мечтал забраться в глушь и побыть два месяца Робинзоном. Он жаждал одиночества.
— Алексей, — говорили ему коллеги. — Перестань дурить! В тайге сплошная комарилья и никаких удобств. Ты озвереешь, Алексей!
Но Парин упорствовал. В июле, сгибаясь под тяжестью рюкзака, он прибыл в Забайкалье, провел три дня на маленьком аэродроме, подружился с вертолетчиками и был, наконец, доставлен на берег речки Чуйки. Место было дикое и сказочное: глухая тайга, и ни души вокруг. На территории, равной двум европейским государствам, обитал только Парин. Он ловил хариусов, ел ягоды и думал, что это — счастье. Иногда к реке выходил сохатый и, не боясь филолога, пил воду.
«Гармония, — шептал Парин, нежно глядя на зверя. — Так должен жить человек!»
Он блаженствовал две недели.
На пятнадцатый день к берегу причалил плот. Бородатые спортсмены в оранжевых жилетах жали Парину руку, радуясь встрече. Они прошли страшные пороги и были возбуждены.
— Земляк, — сказали гости. — Впереди Шаман-Каньон. Надо расслабиться!
Филолог не желал пить спирт, но плотогоны настаивали.
— Может, ты последний, кто нас видит, — с обидой говорили они и протягивали ему кружку. К полуночи Парин перестал соображать, кричал, что пройдет Шаман-Каньон в одиночку, дальнейшее не помнил.
Проснулся он утром под вековой сосной. Комары пировали на его лице. Было обидно и больно. Спортсмены-водники уже исчезли. Ругая их, филолог опускал голову в реку и приходил в себя. В полдень из леса на белой лошади выехал милиционер. «Мираж!» — поразился Парин и зажмурился.
Но то был не мираж. Старшина козырнул и попросил документ. Парин, волнуясь, долго искал паспорт и чувствовал себя виновным. Паспорт был в порядке.
— А напиваться не след! — строго сказал милиционер. — Места глухие, всякое бывает…
Через три дня на берег опустился вертолет. Из него вылез молчаливый человек с ящиками. Он деловито погрузил в них весь улов Парина, выдал взамен квитанцию, соль, спички, и вертолет поднялся в небо. Ошалевший филолог проводил его взглядом, потом узнал из квитанции, что принято от него шестьдесят килограммов рыбы.
Потом приплыли ученые, ищущие наскальные рисунки. Они наткнулись на камень, где Парин царапал палочки, ведя счет дням, застонали от восторга и увезли с собой этот «календарь древних племен».
Алексей забеспокоился: места оказались не такими уж глухими. Но после ученых с неделю стояла тишина, и он успокоился. Парин зарос, ходил почти нагой, отпугивая насекомых мазью «Дэта», научился находить сладкие коренья и с удовольствием их жевал. Пальцы его огрубели, глаза стали прозрачно-голубыми.
«Скоро я смогу понять язык птиц, — писал Парин в дневнике. — Пора слиться с природой!»
Но слиться не удалось.
Сначала помешали изыскатели. От них Алексей узнал, что здесь пройдет новая железная дорога. Изыскателей сменил молодой учитель из далекого поселка. Он участвовал в переписи населения, задал Парину много вопросов, аккуратно записал ответы и, оставив свежие газеты, удалился.
Робинзонада не получалась. По ночам теперь снился плохой сон. Будто поселились на Чуйке все его родственники и сослуживцы. И куда бы он ни кинул взгляд, везде натыкался на знакомые лица. «Алешка! — кричала родня. — Дуй к нам!» Он просыпался в тоске.
За две недели до конца отпуска на берегу появились геологи. Они разбили лагерь неподалеку от Парина и начали искать полезные ископаемые. «Вот и все, — с горечью думал филолог. — Покоя не будет!..»