— Скажи, Надежда, — спросил он, — что там отколол Петрушков?
Дранкина достала из папки листок и прочла вслух: «Доводим до вашего сведения, что работник вашего завода Петрушков Т. С., купаясь в нетрезвом состоянии в городском фонтане „Самсон, рвущий пасть льву“, пытался оттащить Самсона от животного, чем нанес ущерб фонтану, а струей воды сбил с ног группу дружинников».
Наступило молчание. Клыбов увидел свое отражение в полированной поверхности стола и прикрыл его ладонями, словно хотел избавиться от двойника.
— Допрыгался Петрушков, — он вздохнул. — Что будем делать, Надежда?
— Судить! — четко сказала Дранкина. — В пятницу. В нашем клубе.
Клыбов одобрительно кивнул.
— Идея такая. Под барабанную дробь в зал входят пионеры подшефной школы и клеймят Петрушкова стихами…
Дранкина, прочистив горло, продекламировала:
— Сама сочиняла? — с уважением спросил Клыбов.
— Сама, — подтвердила Дранкина, порозовев от удовольствия.
— А что задумала после пионеров?
— Найдена первая учительница Петрушкова. Мы записали на магнитофон ее обращение к дебоширу. «Что же ты, Тимоша, наделал? — спрашивает седая учительница. — Разве для того я тебя учила, чтобы ты совершал антиобщественные поступки?» И так далее. Текст мой. В этом месте Петрушков заплачет…
— А вдруг не заплачет?
— Заплачет! — уверенно сказала Надежда. — Никуда не денется. За учительницей выпускаем мать Петрушкова. «Что же ты, сынок, наделал? — спросит старушка. — Разве для того я тебя рожала, чтобы ты совершал антиобщественные поступки?» И так далее. Текст мой. Тут уж он просто не сможет не заплакать…
— Должен, — согласился Клыбов, — не исключен, пожалуй, и обморок.
— Мы, Алексей Петрович, это учли. После речи матери дадим Петрушкову прийти в себя: следует десятиминутный фильм: «Убийца живет в бутылке», а уж потом только предоставим слово подсудимому. «Товарищи, — скажет Петрушков, — мне трудно говорить. Душат слезы и стыд. Если можете, простите… — в этом месте он трет глаза рукавом. — Я постараюсь вернуть свое доброе имя…» В ответ в зале раздаются возгласы: «Позор!», «Не верим!», «Нет тебе прощения, Петрушков!» И так далее. Затем встанет Сидоров из восьмого цеха и предложит перевести Петрушкова на три месяца в разнорабочие, а ремонт фонтана произвести за его счет. Раздаются аплодисменты…
Дранкина умолкла, часто дыша, как драматург после чтения новой пьесы.
— В целом, задумано интересно, — произнес Клыбов. — Но отдельные моменты сыроваты…
Он помолчал, соображая.
— Пионеров я бы оставил, но стихи давай другие. Что- нибудь вроде «И спросила кроха». Как ты считаешь?
— Верно, Алексей Петрович, — быстро кивнула Дранкина.
— Учительницу я бы убрал. Пусть кто-то выступит и скажет, что Петрушков полез в фонтан, чтобы спасти льва, которому Самсон рвал пасть. Другими словами, Петрушков любит животных, у него доброе сердце, и это надо учесть…
Надежда занесла замечание в блокнот.
— Старушку-мать лучше не трогать: может сердце не вынести… Фильм оставь.
Директор вздохнул.
— Уж очень меня разочаровала концовка. Переборщила ты, Надежда. Чувствуешь?
— Чувствую, — растерянно отозвалась Дранкина.
— Я считаю, возгласы в зале надо изменить. Когда Петрушков будет просить прощения, нужны такие крики: «Поверить!», «Простить!» и так далее. Улавливаешь?
— Улавливаю, Алексей Петрович.
— Ну, а потом встанет… как его… из восьмого цеха…
— Сидоров!
Вот-вот, встанет Сидоров и предложит насчет удержания на ремонт фонтана. А перевод в разнорабочие — это лишнее. Верно?
— По-моему, тоже — лишнее…
Клыбов улыбнулся:
— А в остальном замечаний нет. Действуй, Надежда! Петрушкова надо проучить!
В пятницу в заводском клубе состоялся суд над Петрушковым. Он прошел очень организованно. Правда, Сидоров из восьмого цеха немного напутал, предложив перевести главного технолога в разнорабочие, но его тут же поправили.
Через месяц, возвращаясь из командировки в нетрезвом состоянии, Петрушков пытался выйти из самолета на высоте десять тысяч метров, в районе озера Балхаш, но был остановлен и сдан в милицию после посадки.
На завод пришла бумага.
Дранкина засела писать новый сценарий.
ПОЛЕТ
Чижов улетал в Москву в июне.