Тревожно и радостно пропела труба. Десятидневный поход по нехоженым тропам начался.
Караван с песней обогнул ларек, где тридцать три богатыря ждали пива, и вышел на тракт. Родители плелись сзади, выкрикивая названия лекарств и призывы к осторожности.
Отряд свернул в лес. На горизонте, в дрожащем зное плавали благословляющие персты.
Дети шли торжественно, как первопроходцы. Впереди ступал физрук Петр Мамонтов. Он расталкивал сосны квадратными плечами. Комары, ударяясь о его лоб, теряли сознание. Ответственные за гербарий шли сзади, щипая флору. Специалисты по фауне хватали насекомых. Пахло хвоей и формалином.
Между пионерами развернулось соревнование: «Иди быстрей! Иди дальше! Иди качественней!». Найденный наконечник стрелы — след татаро-монгольского ига — вручался победителю.
Тридцать претендентов шли быстро и качественно. Природа не спеша раздвигала перед ними занавес, и юные зрители с тихим восторгом смотрели на сцену.
В Голубом Каньоне они пили воду, чистую, как совесть новорожденного. На Орлином Утесе туристы держались за облака и чертили метровые приветствия пионерам других планет.
На привалах дети разжигали костер и, повизгивая от удовольствия, ели кашу. Бесхитростную, как лицо двоечника, и вкусную, как самая первая каша на Земле.
Ночью, когда дети засыпали, появлялись лесные духи. Духам было под сорок. У них горели глаза и ныли натертые ноги. Духи хотели есть, но никто из них не трогал продукты юных туристов.
Тени неслышно скользили по лагерю, усаживались у спальных мешков, из которых торчали детские головы, и, раскачиваясь, бормотали что-то.
Потом лесные духи принимались штопать одежду туристов и приводить в порядок их обувь.
Когда первая птица приветствовала рассвет, духи исчезали.
Беззаботные дети не замечали по утрам, что отлетевшая пуговица пришита, а дыра на ковбойке аккуратно заштопана.
На седьмую ночь, когда кабаний клык месяца вспорол мешок неба и звезды хлынули серебряной рекой, ученик шестого «Б» класса Семен Кошкин проснулся от поцелуя. Семен увидел своего папу.
У папы было измученное лицо с запущенной щетиной. Папа жевал какую-то траву, а по щеке у него катилась мутная слеза.
— Папа! — сказал Семен Кошкин и приподнялся.
Кошкина-старшего не было. Лишь странные тени уходили большими прыжками на северо-восток.
Утром школьник Семен рассказал физруку Мамонтову о ночном видении.
Физрук слушал с улыбкой чемпиона.
— Сеня, — сказал он, жуя ягоду, — у тебя слабые мышцы. Надо меньше читать. Надо спать ночью, Сеня.
Отряд совершил стремительный бросок с нехоженой тропы на хоженую и через двое суток без единого засорения желудка, с песней вернулся домой.
Вечером того же дня из леса вышла группа оборванных людей. Люди брели темными городскими переулками, и прохожие, прижимаясь к заборам, протягивали им ценности. Люди не брали ценности, а просили кефир. Им было под сорок.
Все родители, кроме папы Кошкина, добрались домой вполне благополучно. Дети мыли пап и мам в семи водах, кормили яичницей и кефиром и мазали зеленкой. Папы и мамы засыпали от счастья.
Заблудившийся Кошкин-старший был найден геологами через месяц. Он спал на дереве в гнезде пернатого. Родитель совершенно одичал и не хотел возвращаться в город.
Сейчас папа Кошкина Семена чувствует себя хорошо. Лишь иногда, проснувшись ночью, он крадется в комнату сына, чтобы пришить оторванную пуговицу.
ВСАДНИК
В микрорайоне животных любили. Знаменитый заповедник вымирал от зависти к местной фауне. В квартирах кричали пижонистые попугайчики, гася семейные ссоры. Под диванами шуршали ежи, таская на иголках колготки и роман-газеты. Забыв про разную каку, дети скребли мудрых черепах. Упитанные хомяки дремали в картонных ящиках, вспоминая родню из черноземной полосы.
По вечерам на улицы выходили собаковладельцы. Застоявшиеся пинчеры носились и прыгали, заглядывая в окна второго этажа. Озабоченные бульдоги волокли хозяев к рекламным тумбам. Флиртовала кучерявая мелочь. Всем было приятно жить.
Именно в этом микрорайоне получил квартиру Герасим Обойщиков, задумчивый холостяк с рядовой биографией. Наступив в младенчестве на хвост спящей бесхозной Му-му и будучи укушен, Герасим надолго охладел к животному миру. Личным контактам с четвероногими он предпочитал полотна анималистов. Тридцать шесть лет судьба хранила его, но теперь предъявила счет. Въезжая в новую квартиру, Обойщиков радовался…