Держался Зотов молодцом. Никто в институте не подозревал, что с каждым днем беспокойство замдиректора усиливается, а улыбки даются все труднее.
В апреле в жизни города произошло событие: был сдан многострадальный концертно-спортивный комплекс, который строился двенадцать лет. По этому случаю состоялись торжества с вручением метрового ключа, с речами, с показательными выступлениями, с фотовспышками и стрекотанием кинокамер. От имени института, где проектировался комплекс, должен был выступать директор. Но Вагонин приболел, и заменить его пришлось Зотову. Говорить он умел. Собравшиеся аплодировали ему, точно вызывали «на бис»…
На следующее утро, сидя в своем кабинете, он развернул свежий номер городской газеты. Почти половину страницы занимал репортаж об открытии концертно-спортивного комплекса. Зотов пробежал глазами по фамилиям выступавших, но своей не обнаружил. Он просмотрел список более внимательно — результат был прежний. Взгляд его, скользнув чуть ниже, уперся в слова: «…и другие товарищи».
Зотов насторожился, придирчиво перечитал репортаж от первой буквы до последней и опять не нашел своей фамилии. Озадаченный, он отложил газету, попытался приступить к работе, но содержание деловых бумаг до него не доходило. Зотов вновь уткнулся в газету, просмотрел даже сообщение ЦСУ и «Заявление ТАСС», словно его фамилию могли по ошибке вставить в соседние материалы.
Вошла секретарша, напомнила, кому он назначил на сегодня встречи. Зотов кивнул, а потом вдруг перенес все встречи на завтра. «Меня нет!» — добавил он, указывая на телефон.
Ему хотелось без помех обдумать ситуацию. Отсутствие его фамилии в газете не могло быть случайной опечаткой. Назвали даже молоденькую артистку, которая и трех слов не сказала, а замдиректора крупного проектного института загнали в «другие товарищи»… С чего вдруг?
Мысли Зотова метались, словно животное в горящем лесу, но постепенно он погнал их в нужном направлении. Он знал, что городское начальство недовольно институтом. Вокруг проектов кипели страсти, строители свои грехи валили на проектировщиков. С этим концертным комплексом, к примеру, институт тоже нахлебался изрядно. Вагонину даже влепили выговор. Впрочем, на то он и директор. Но с какой стати страдать ему, Зотову, если он в замах без году неделя? Спросил и сам же ответил: на то и зам, чтоб не искать долго козла отпущения.
Обида на шефа захлестнула Зотова. «Больным прикинулся, — с горечью думал он. — А меня подставил, благодетель!» Он позвонил директору домой, надеясь выудить из шефа полезную информацию. Но супруга Вагонина ответила, что ночью у Валерия Матвеевича случился гипертонический криз, дважды вызывали «скорую», так что о разговоре не может быть и речи…
Криз шефа, если, конечно, жена не финтит, принес Зотову некоторое облегчение. Важно было выяснить вот что: нет ли в этой пропаже фамилии выпада лично против него? Недовольство институтом — это полбеды. Беда настоящая, если «стреляют» конкретно в него.
Зотов стал вспоминать всех, кто выступал на торжествах, чтобы определить, кого еще не назвали в репортаже. И сразу же всплыл Сичкарев из монтажного треста. Зотов, в который раз, взялся за газету. Сичкарева он не нашел. А ведь тот выступал, Зотов точно помнил. Фигура Сичкарева давала ключ к разгадке: из репортажа выпали вполне определенные фамилии, под которыми зашатались кресла. Сичкарева совсем недавно раздраконили на совещании в пух и в прах, он уже звонил в институт, прощупывал, не найдется ли местечко в случае чего…
С работы Зотов вернулся подавленный. Жена никогда прежде его таким не видела, стала допытываться, что стряслось? Он сослался на усталость, молча поужинал н, подсев к телевизору, вновь погрузился в тяжкие думы.
Ночью, лежа в постели, он прочесывал институт по вертикали и горизонтали, ища противников. Откровенных недругов у него не было. Скрытых он насчитал с десяток. Но это все мелочь, как говорится, с фигой в кармане. От институтских недоброжелателей Зотов переключился на «внешних». Раньше он считал, что таковых у него нет. Теперь же — разглядел. И не где-нибудь, а в горисполкоме.
Вдруг Зотова осенило: кому-то потребовалось его кресло! Ведь кресло-то с перспективой — у Вагонина здоровье ни к черту, долго не протянет. Вот и все, что требовалось доказать… Он хотел повернуться на другой бок и замер от внезапной боли в груди: словно воткнулось в него шило. С сердцем хлопот у Зотова еще не было, он испугался. Шевельнулся — опять укол. Он лежал, как бабочка, пришпиленная к картону, потом разбудил жену. Сонная супруга с отпечатком подушки на щеке сначала решила, что он желает ласки, но Зотов тихо послал ее за лекарством. Она прибежала с пузырьком, стала капать в чашку вонючую жидкость, которую Зотов проглотил с отвращением.