Володька Наумов, киномеханик, два года проучился в мединституте и считался в Карасевке большим костоправом. Пока Тоня бегала за помощью, Морин принес в ковшике воды и, присев на корточки, дал Семену напиться. Потом он предложил папиросу, но Кочергин отказался.
— Ловко ты, Сеня, завернулся, — искренне удивлялся сосед. — Заставь, к примеру, меня такое изобразить — ни в жисть…
Хлопнула дверь. С шумом ворвался Володька Наумов.
— Где умирающий?! — крикнул киномеханик, сбрасывая куртку. Он обошел вокруг Семена. — Так… В траве сидел кузнечик коленками назад! Работаем без наркоза! — он повернулся к плотнику: — Ты, Петя, оттягивай ноги, а я займусь клешнями. Только дружно! Понял?
Они навалились на Семена. В глазах у него вспыхнули мелкие звезды, он зарычал от боли, но дело было сделано. Освобожденный от «дыхания Шивы» Кочергин сидел на полу, не чувствуя ни рук, ни ног. Шея не разгибалась. Володька с Мориным подняли Семена, разогнули и повели по комнате. Поначалу он валился, как подрубленный, но постепенно конечности оживали…
В общем-то история эта закончилась благополучно. Иногда, правда, снится Кочергину, будто вместо рук у него растут ноги. А что растет вместо головы — даже страшно видеть. В такие моменты Семен вскрикивает, пугая каждый раз жену Катерину.
ГОСТЬ
Серж Лыбзиков, инженер, видящий цветные сны, ехал в деревню Лупановку к сестре.
От станции до Лупановки десять километров. Худощавая лошадка средних лет не спеша тащила сани. В санях, на сене, вздыхал инженер Лыбзиков. Затюканный городской суетой, он радовался смычке с природой. Сосны следили за дорогой, точно зрители за лыжной гонкой. С веток свешивались снежные морды белых медведей. По-лягушечьи кричали сороки.
Возница, краснолицый мужичок в тулупе, покачивался впереди инженера.
«Ехать бы так вечно, — думал Серж. — Не думать о проектах, премиях и прочем».
— Благодать у вас, — сказал он, улыбаясь. — Не то что в городе!
Мужичок сплюнул, обидел лошадь словом и сказал:
— В городе сортиры теплые…
В деревню они въехали молча.
Дом сестры стоял метрах в ста от дороги. Любаша обхватила брата мокрыми от стирки руками, приподняла и поцеловала.
— Генка Мой в Сочи поехал! — сообщила она, накрывая на стол. — Пусть, идол, море посмотрит.
Кормила Любаша брата долго и упорно. Желудок Сержа, воспитанный в традициях общепита, быстро утомился, и пища больше не радовала. На десерт был пирог с рыбой.
Лыбзиков протестовал, сестра настаивала, и он умял пирог.
Отяжелевший и согретый приемом Серж заснул прямо за столом.
Любаша легко перенесла тело проектировщика на кровать и накрыла одеялом.
Проснулся он вечером. Закат золотил стены. Любаша опять накрыла на стол. Они славно поужинали. Потом сели смотреть семейный альбом.
Долго любовались пожелтевшей фотографией: мать держала за руки девочку с удивленным ртом и испуганного мальчика.
— Письмо было от мамы. Пишет, крыша течет. — Любаша вздохнула. — Просит 15 рублей на ремонт. Надо бы помочь…
Они помолчали.
— Я бы с удовольствием, — краснея, сказал Серж, — но мне путевку обещают, вокруг Европы…
— А мы мотоцикл купили, — обиженно сообщила Любаша, — «Урал» с коляской. С долгами рассчитаться не можем…
Огонь метался в печке, злясь, как голодный муж. На лавке, видя сексуальные сны, вздрагивал сытый кот. Брат и сестра продолжали ворошить детство.
Растроганные воспоминаниями, они поели картошки на сале, выпили чаю с вареньем и, подперев головы кулаками, уселись перед телевизором. Восьмая серия детектива, передача для молодых родителей, показательный суд «Пьянству — бой», телеспектакль «Не в деньгах счастье», репортаж с первенства по стоклеточным шашкам, новости, погода — четыре часа пролетели незаметно.
Любаша забарабанила по подушкам, распределяя пух. День кончался славно.
Серж выбежал на улицу.
Ах, какая удивительная ночь притаилась над деревней. Избы лежали в снегу теплыми гнездами. Мороз постукивал костистым пальцем по их бревнам, словно врач по ребрам пациента. В звездном небе плыло одинокое облако, похожее на рябую курицу. Серебряное яйцо луны выпало из него и покатилось по Млечному Пути.
«Чудо какое», — подумал Лыбзиков и шмыгнул в дом.
Он медленно тонул в перине, размышляя о прелестях сельской жизни, когда сестра вдруг сказала:
— Завтра, Серега, кабана будем резать.
— Какого кабана? — испуганно встрепенулся Лыбзиков.
— Обыкновенного, — ответила Любаша, расчесывая тяжелую косу. — Резать будет Васька Глотов, а ты ему поможешь.