— Но я не умею, — волнуясь, сказал Серж.
— А чего тут уметь! — сестра рассмеялась. — Держи и все. Ты же мужик! Или не мужик?
— Мужик, — прошептал инженер.
Спать расхотелось. Стало душно и нехорошо. Он лежал в темноте, как приговоренный в ожидании рассвета. На раскладушке похрапывала сестра.
Лыбзиков бодрствовал.
«Зачем убивать живое? — тоскливо размышлял он. — Зачем я приехал так некстати? Зачем?»
Серж вспомнил свой первый и последний грех — рыбную ловлю, когда юный окунь, заметавшись на крючке, плюхнулся в воду с разорванной губой.
Он вдруг услышал шумное чавканье кабана в сарае.
«Надо бежать, — пронеслось в голове Лыбзикова. — В три часа идет скорый».
Но за окном была ночь, и кашляющий лай собак, и зеленоватые огоньки в степи. А до станции десять километров…
Под утро Серж впал в тяжелую дремоту. Вместо приятных цветных снов-короткометражек начался мрачный черно-белый фильм.
Он сидел в огромном и пустом зале за кульманом и пил черный кофе. Отворилась резная дверь и, раскачиваясь, вошел кабан.
— Почему же меня? — грустно спросило животное. — Чем я, Серж, хуже тебя?
— Ничем, — ответил Лыбзиков, не поднимая голову.
— Ты ведь порядочный человек, — продолжал кабан. — Давай с тебя и начнем!
— Давай, — прошептал инженер.
Кабан встал на задние ноги и быстро пошел на Сержа.
Лыбзиков вскрикнул и проснулся.
Любаша стояла рядом, положив руку ему на плечо.
— Подъем, братик! — сказала она. — Васька уже пришел, ждет во дворе.
Он натянул на себя старую одежду Любашиного мужа, смочил виски водой, пробормотал «Боже мой» и шагнул на двор. Там топтался Васька Глотов, счастливый человек без угрызений совести. Буднично гудела горелка.
— Здорово, помощничек! — сказал Васька. — Смотри, чтоб не вырвался.
Он шагнул в сарай, где за перегородкой бродили два кабана. Серж остался у входа.
— А ну, курносые! — раздалось из сарая — Кому жить надоело?
И тотчас воздух задрожал от визга.
У инженера вспотели ладони и ослабли ноги. Из избы, на ходу надевая ватник, спешила Любаша.
В сарае раздался треск и топот. Серж заглянул туда и замер. Из темноты мчался на него центнер обезумевшего мяса.
Лыбзиков ойкнул, отпрыгнул в сторону. Мимо пролетел кабан. Следом, что-то крича, бежал Васька.
Могучая Любаша в тройном прыжке настигла кабана. Тут подоспел Глотов. Серж стоял на прежнем месте, теряя силы.
— Что стоишь! — крикнула сестра. — Хватай, елки- моталки!
Лыбзиков неловко ухватился за кабанью ногу, уткнулся лицом в теплый бок Любаши и стиснул зубы…
Когда все было кончено, он побрел в дом, плюхнулся на лавку и застыл, чувствуя себя убийцей. Васька с сестрой смолили кабана.
В полдень все трое сели за стол, уставленный едой. Глотов пригладил чуб, сказал: «Жить можно!» — и подмигнул Сержу.
Ели и пили долго. Васька хлопал Лыбзикова по плечу и гудел:
— Не бойсь, инженер! Мы законы природы не нарушили. Понял?
— Понял, — кивал Серж, пьянея.
— Вот за это я тебя люблю! — рявкал Глотов. — Дай-ка я тебя, Серый, поцелую!
Лыбзиков покорно клал голову в разинутый Васькин рот и улыбался.
На другой день из Лупановки на станцию бодро бежала косматая кобылка. В санях, радуясь смычке с природой, сидел инженер Лыбзиков. Он прижимал к животу завернутую в сатин свинину и тихонько напевал.
ЗАВИСТЬ
Данилов сидел в лаборатории, обложившись книгами и журналами, и смотрел в окно.
Грачев остановил свой самосвал с раствором напротив окна и стал смотреть на Данилова.
Они смотрели друг на друга с. завистью.
— Сидит, — думал шофер. — И никто над его душой не стоит. Читает книги. Соображает. Хочет — думает, а хочет — в окно глядит. Чисто, красиво, денежно.
— То ли дело жизнь шофера, — размышлял младший научный сотрудник Данилов. — Всегда в седле. Бегут навстречу перелески, поля, деревни. Мелькают люди. Меняются краски. Полнокровная, насыщенная впечатлениями жизнь…
— А ведь и я мог бы вот так сидеть. Не захотел, дурак, дальше учиться, вот и крути теперь баранку…
— Стоило столько лет учиться! Затратить уйму времени, энергии. А ведь можно жить проще и здоровей. Не ломать голову. Играть после работы в домино. Цедить пиво. Сидеть с удочкой…
— Разве за рулем жизнь? Сплошные неприятности! Автоинспекция проходу не дает. Мотор барахлит. А как начнешь зимой скат менять! А как забуксуешь где-нибудь на отшибе…