Расставшись с Ниной, он испытал облегчение, но через неделю Шубин опять вызвал его и пригласил на день рождения дочери.
— Ты только не думай, что я тебя неволю, — добавил Шубин. — Не хочешь, не ходи…
Гаврилов заверил его, что очень тронут и с удовольствием поздравит именинницу.
Гостей было мало, около десяти человек, в основном, пожилых. Гаврилов купил в подарок флакон дорогих французских духов, и Нина, принимая презент, покраснела от удовольствия, Гаврилов держался очень хорошо, ухаживал за дамами, мило острил и часто танцевал с именинницей. Он видел, что нравится присутствующим, и получал от этого удовольствие.
Опьянев от выпитого и близости к начальству, он был готов смириться со своей участью и начал находить в Нине разные достоинства. Если не считать внешности, она удовлетворяла тем требованиям, которые он предъявлял к будущей жене.
«По крайней мере, — размышлял Гаврилов, — не придется мучаться от ревности».
Уходил Гаврилов последним. Георгий Павлович у самой двери выпил с ним на брудершафт, долго целовал в губы и, расчувствовавшись, спрашивал:
— Не подведешь?
— Не подведу! — твердо обещал Гаврилов.
Домой он вернулся в прекрасном настроении и снов в эту ночь не видел. Утром болела голова и на душе было муторно.
В отделе знали о романе Гаврилова, кто-то видел его с Ниной, но при нем этот вопрос не обсуждался. Гаврилову казалось, что коллеги в душе смеются над ним. Когда он входил в комнату, все взгляды скрещивались на нем, и в них ему чудилась насмешка. Он еле сдерживал раздражение. Хотелось послать к черту Нину с ее папашей и всю эту контору, провожающую его понимающими ухмылками.
Гаврилов захандрил и целый месяц не звонил Нине. Он избегал встречаться с Шубиным, боясь прочесть в его глазах угрозу. Однажды они все-таки повстречались в коридоре. Начальник шел медленно, о чем-то задумавшись. Гаврилов разволновался, хотел повернуть назад, но не успел и промямлил:
— Здравствуйте, Георгии Павлович…
Шубин рассеянно взглянул на него, кивнул и проследовал дальше, оставив Гаврилова в растерянности.
«Скверное дело, — взволнованно думал Гаврилов, — и говорить не желает…»
Теперь он не сомневался, что начальник будет мстить за отвергнутую дочь.
На следующий день он уже гулял с Ниной по бульвару. От фонарей падал бледный свет, и снег казался искусственным.
Вокруг не было ни души. Они брели по дорожке, и Гаврилов вдруг почувствовал себя неуклюжим ящером, обреченным на вымирание.
— Я на вас не сержусь, Саша, — неожиданно сказала Нина, и он, подумав, сжал ее пальцы в знак благодарности.
Пришла весна. Жить стало приятней. Прилетели птицы, разбились на пары и запели. Последние сомнения отпали, и в мае Гаврилов сделал Нине предложение.
После свадьбы молодожены отправились справлять медовый месяц в Юрмалу, куда достал путевки счастливый Георгий Павлович.
Осенью супруги Гавриловы получили квартиру. В отделе Гаврилову завидовали и говорили, что парню дико повезло.
Жизнь Гаврилова складывалась удачно. По субботам, чтобы не располнеть, он играл с женой в бадминтон, вечерами они ходили в гости или смотрели телевизор. Нина любила печь пироги, и в доме всегда стоял запах сдобного теста, любимый запах Гаврилова.
Иногда, не чаще, чем раз в месяц, Гаврилов вдруг испытывал страшную тоску и глубокую обиду на судьбу. Он раздражался по пустякам, кричал, что так жить больше невыносимо, называл жену коровой и разбивал какую-нибудь статуэтку. К утру он успокаивался и просил прощения, Нина плакала, в конце концов прощала, и жизнь опять возвращалась в русло благополучия.
ТРУДНЫЙ ВОПРОС
Кудрин вошел в школьное здание и огляделся. Застенчивая ученица, приблизившись к нему, спросила:
— Вы… писатель?
— Писатель, — ответил Кудрин, и девочка повела его на второй этаж.
Была перемена. По коридору, сталкиваясь точно молекулы, носились учащиеся. Из туалета выскакивали накурившиеся подростки. На стенде «Спортивных побед» покачивались и звенели кубки.
У двери с табличкой «Кабинет литературы» Кудрина встретила круглолицая учительница с короткой указкой в руке.