Выслушав, он вдавил сигарету в пепельницу и сказал:
— Извини, старик, но про счастье ты накрутил зря…
— Почему зря? — с некоторой обидой спросил Кудрин.
— Человек живет потому, что он вылупился на свет божий, и ничего другого выбирать ему не приходится. Я тебе больше скажу, — продолжал Михаил, накладывая в тарелку грибы. — Если человек занят делом, то у него и времени нет думать про счастье. Да, что это такое — счастье-то? Сегодня тебе хорошо, завтра — плохо, потом опять хорошо и так далее, пока не поступишь в распоряжение дамы с косой…
Кудрин заметил, что это вульгарный подход, что каждый человек имеет свое представление о счастье и хочет быть счастливым, осознанно или неосознанно, но хочет.
— А у меня, Саня, такого представления не было и нет! — с торжеством заявил Марченко. — Чтоб дети были здоровы — это я понимаю. Чтоб на работе никакой хурды-мурды — тоже ясно!
Он засмеялся.
— Ты не о том, старик. — Кудрин поморщился. — Я же тебе о счастье с большой буквы толкую. Как говорится, о Синей Птице!
Михаил усмехнулся:
— Поторчал бы ты, Саня, сезон в тайге, покормил бы с нашими парнями насекомых, поспал бы в сырой одежде — тогда и потолковали бы про Птицу! Нечего, Саня, в эмпиреях витать… — Он подмигнул Кудрину. — Ты не обижайся, это я так… Ты же знаешь, философоствовать я никогда не любил. — Он взглянул на часы. — Ну, старик, мне пора на лайнер.
Кудрин проводил друга до такси, и они расстались, крепко обнявшись на прощание.
А потом он часа два бродил по ночной набережной, смотрел на скольжение реки, на звездное небо, на мигающие огоньки заходящих на посадку самолетов, и ему казалось, что весь этот мир умещается в нем, как в раковине. В нем крепло ощущение, что еще секунда — и ему откроется смысл человеческого бытия. Боясь упустить это волшебное состояние, он кинулся домой, сел за стол, и все, что переполняло его, начало превращаться в слова…
Утром Кудрин проснулся в неважном настроении. Он увидел на столе листы, покрытые лихорадочными строчками, и все вспомнил. Потом он стал читать написанное ночью, и с каждой страницей росло в нем разочарование. То, что вчера было таким глубоким и точным, теперь выглядело повторением расхожих истин. Мудрость мыслей при утреннем свете рассыпалась в прах, и Кудрин с огорчением признал, что ни черта ему в эту ночь не открылось. Все, что он опубликовал прежде, показалось мелким, пустячным, и от сознания того, что у него нет достойных ответов на вечные, «последние» вопросы, Кудрин захандрил.
За месяц он не написал ни строчки, читал классиков, видел пропасть между ними и собой и маялся, раздражаясь по любому поводу.
Но вот однажды прислали письмо из толстого журнала, в котором сообщалось, что рассказ его принят и готовится к публикации. Спустя неделю он увидел свою фамилию, упомянутую с лестным эпитетом в одном из обзоров, и поймал себя на том, что ему это приятно. Постепенно чувства и мысли его упорядочились. Он взглянул на свои возможности трезво и доброжелательно.
«Ну, не дано… — спокойно размышлял Кудрин. — Что ж теперь с ума сходить… А если каждый литератор, не найдя ответа, писать бросит? Глупо и неразумно. Коль есть во мне искра, зачем же ее гасить…»
Сев за стол, он вернулся к своему сочинению. Мало-помалу лицо его приобрело выражение отрешенное и задумчивое, чувства обострились, перед глазами поплыли образы, и он, покинув Землю, ринулся во Вселенную, к источнику таинственного излучения…
ЧЕГО ИМ НЕ ХВАТАЕТ!
В конце мая Пашутин, проснувшись среди ночи, что случалось с ним крайне редко, не обнаружил рядом супругу. Не нашел он ее и в других комнатах. Окно на кухне почему-то было распахнуто. На полу, около газовой плиты, стояли шлепанцы жены… Удивленный Пашутин высунулся в окно, но с высоты восьмого этажа ничего не увидел. Лишь слышно было, как во тьме двора яростно воют коты, оспаривая право первой брачной ночи.
Не зная, что предпринять, он собрался звонить в милицию, как вдруг услышал странный звук: словно крупный зверь мягко спрыгнул на пол. Пашутин метнулся на кухню и увидел жену. Лариса стояла в ночной рубашке и — что более всего поразило его — держала в руке метлу.
— Ты не спишь? — растерялась жена.
— Сплю, — у Пашутина дрожали ноги, он опустился на табурет. — Где ты была?
— Где же мне быть… — она провела метлой по полу. — Не спалось, решила подмести…