— Может быть, я продолжу историю? — спросил Герман.
По правде говоря, я ждал этого. Ведь всегда лучше самому рассказать о том, что касается тебя, чем ждать, как посторонний свидетель, а тем более когда не посторонний, а кровно заинтересованный недоброжелатель представит дело в измененном виде, попросту говоря — искаженно. И все же пересилил нежелание.
— Да, да, конечно, Герман! Продолжайте, — сказал я.
— Спасибо! — продолжил Герман. — Мой отец, известный в Ленинграде мастер по реставрации редких инструментов, что всегда замешано на деньгах, был не на шутку встревожен. Еще бы: он приобрел сломанную виолончель, практически хлам, восстановил, приготовил, чтобы отвезти юной виолончелистке. А тут вмешивается мальчишка, Бог знает как и где добывший инструмент, и требует его вернуть. Дело могло закончиться большими неприятностями: молодой человек незаконно приобрел виолончель, а мой отец перекупил, чтобы реставрировать и продать.
— Скверная история! Тем более что я была в нее вовлечена, а кроме того, мама и моя сестра Аня, с которой мы близнецы. Аня ведет класс виолончели в Бостонской консерватории.
— К тому же играет в симфоническом оркестре? — уточнил я.
— Да, конечно! Иногда, в случае болезни, мы заменяем друг друга, — пояснила Лиза. — Я играю в Новоанглийском струнном квартете.
— Словом, отец попросил меня немедленно отвезти виолончель заказчику, то есть матери Лизы и Ани, — продолжал Герман, совершенно нарушив ход вечера, в котором предполагался один рассказчик.
— Постойте, постойте, Герман, — своевременно вмешалась хозяйка-профессорша, — рассказывает Владимир, а нам дозволено вносить короткие ремарки или задавать сиюминутные вопросы.
Я поблагодарил, кивнул ей и продолжил:
— Прежде всего оказалось, что вовлечены в интригу две виолончели. Правда, ни про две виолончели, ни про двоих виолончелисток я в то время ничего не знал, кроме того, что Аня, девочка, с которой я ходил в кино, занимается музыкой. Я терпеливо дожидался в укромном месте напротив подъезда, в который нырнул Арон Германович.
— Прошу прощения за то, что я опять перебиваю вас, Владимир! В действительности купил мой покойный отец около комиссионки только одну виолончель, которая до сих пор и принадлежит Лизаньке. Именно эту виолончель я должен был ей отнести. Но так, чтобы никто не заметил. Опять же из-за этого несносного подростка.
— Вы имеете в виду меня? — ухмыльнулся я. Так давно это было, что произошедшее вспоминается с юмором!
— Особенно в изложении героя вашего рассказа, — заметил Герман.
— Рассказывайте, рассказывайте, теперь уж не знаю, кто! — почти что приказала профессорша.
Снова мне пришлось продолжить рассказ:
— Словом, я подстерегал Арона Германовича, затаившись поблизости от подъезда, за углом дома. Но вместо него появился подросток моего возраста с двумя виолончелями. Во всяком случае, с двумя футлярами, которые были похожи, как близнецы. Это привело меня в полное недоумение: в котором из футляров лежит виолончель, принадлежавшая старушке-соседке? Время было позднее, и важно было не упустить подростка с виолончелями. Вполне понятно, я в то время не знал имени подростка, и все события пересказываются задним числом, после знакомства со всеми персонажами этой истории. Подросток Герман — с двумя виолончелями!!! — пересек трамвайные пути и ждал на остановке, но, как известно, трамваи по вечерам ходят редко. Он остановил такси, погрузил виолончели (я не сомневался, что в обоих футлярах лежат виолончели) и умчался по Сердобольской улице в сторону Петроградской стороны. Мне необыкновенно повезло: подкатило еще одно такси, и я успел показать шоферу на номерной знак автомобиля, в котором укатил Герман. В тот вечер я мог только предположить, что это был сын Арона Германовича или его сообщник, или то и другое.
Вмешался Герман:
— Я успел заметить Владимира еще до того, как схватил такси. Он торчал около нашего дома, наивно полагая, что укрылся за углом. Имя его мне сообщил отец, который познакомился с Владимиром около комиссионки, когда покупал у дрожавшего от страха или стыда подростка сломанную виолончель, в общем-то, старую рухлядь.