Не стану подробно описывать весь обряд. Это заняло бы слишком много места. Отмечу лишь основные моменты. После произнесенной речи на сцену медленно вышли избранники, определенные слепым жребием. Они были облачены в белоснежные атласные мантии и выглядели очень эффектно. Градоначальник встал перед ними на колено и у каждого по очереди поцеловал подол. Затем появились рыдающие родственники, прощание которых с уходящими должно было подчеркнуть не только боль невосполнимой утраты, но и грандиозность приносимой жертвы. Не знаю, было ли это следствием гипноза, или влиянием психотропных средств, но вели себя избранники очень достойно, сохраняя абсолютное спокойствие во время всей процедуры. Они не произнесли ни слова, но их миссия и не подразумевала речей. Их задачей было поддержание атмосферы торжественного величия, а с этим они блестяще справились. Потом пришла очередь церкви. Сам патриарх прочитал над ними молитву и вознес хвалу Господу. Оркестр, располагавшийся на заднем плане, заиграл Реквием Моцарта. В центре сцены была возведена высокая лестница, порядка тридцати ступеней, уходящая вдаль. Избранники стали медленно подниматься по ней вверх. Заканчивалась лестница небольшой площадкой, на которой они остановились и, повернувшись лицом к собравшимся, застыли неподвижно на несколько минут. Время обряда было подобрано с такой точностью, что именно в этот момент прямо над их головами ярко светило солнце. Потом они снова повернулись и стали спускаться вниз, по лестнице, находящейся с другой стороны площадки и невидимой зрителям. Создавалось впечатление, что они погружаются в огненное море. Звучала Лакримоза. Все присутствующие плакали. Должен признаться, что и у меня из глаз потекли слезы. Трогательные сцены всегда вызывали подобный эффект. Мне было жаль этих людей, но своей вины перед ними я не признавал и не чувствовал. Не знаю, зачем градоначальнику понадобилось мое присутствие на проведении обряда. Наверное, он хотел, чтобы я досыта наелся той кашей, которую заварил. Ну что ж, это дало мне несколько лишних дней.
На следующее утро меня вызвали в суд. Зная градоначальника, я предполагал, что он будет представлять собой нечто пафосное и торжественное, с обилием публики и журналистов. Но все оказалось гораздо проще и приземленней. Суд был назначен в небольшом тюремном зале в закрытом формате, без лишних людей и как-то очень буднично. Да и продолжался он всего несколько минут. Судья зачитал состав моего преступления и отметил, что согласно указу о чрезвычайном положении, за подобные проступки полагается высшая мера наказания. Он признался, что судейской коллегии пришлось долго ломать голову, какую именно высшую меру следует применить в моем случае. В результате они единогласно пришли к довольно парадоксальному решению:
– Мы вас отпускаем, – провозгласил судья.
– То есть как? – удивился я.
– Дело в том, что вы никому не опасны, кроме самого себя. Ни власти. Ни народу. Ваши действия настолько бессмысленны и нелепы, что не могут служить даже примером для подражания. Вы свободны. Оставайтесь наедине со своей совестью. И живите дальше, если сможете.
– И вы меня никак не накажете?
– Нет. Мы вас наказывать не будем. Но я думаю, что вы предпочли бы любое, даже самое суровое наказание от нас, чем то, что вас ожидает.
– В каком смысле?
– Скоро вы все узнаете. Идите.
Охранник освободил меня от наручников и предложил следовать за ним для соблюдения последних формальностей. Мы долго шли по тюремному коридору в другую половину здания. В голове у меня все смешалось. Я не понимал, что происходит. Неужели это градоначальник? Неужели это его рук дело? Неужели я был нужен ему только для того, чтобы организовать это вчерашнее театрализованное безумие? И куда мне теперь идти? Что делать?
– Ну вот мы и пришли, – сказал охранник и указал на дверь.
В полутемной комнате, оборудованной под склад, мне выдали вещи, изъятые при поступлении в тюрьму, и попросили расписаться в получении. Вернули все, до последней мелочи. Даже деньги в кошельке не тронули.
Потом мы спустились вниз, пересекли по диагонали тюремный двор и подошли к воротам. Охранник, погремев ключами, открыл небольшую дверь в одной из створок. На площади возле тюрьмы собралось около двадцати человек, вооруженных камнями и кольями. Увидев нас, они зашумели, замахали руками и стали что-то гневно выкрикивать.