Он с укором сказал:
— Папа, тебе не следовало бежать через дорогу. Это опасно.
— Папа знает, — сказала Фиона Лодж. — Но папа непослушный.
Она лукаво улыбнулась мне, обнажив неестественно ровные искусственные зубы. Я ответил на улыбку, простив няне лукавство и зубы; как-никак, она спасла мальчика.
— Да, — сказал я, — непослушный папа. Прости меня, дорогой.
Фиона Лодж промолвила:
— Он не хотел идти в школу, пока не увидит вас.
Барнаби дернул ее за руку и сказал:
— Папа называет меня дорогим, потому что любит. — А потом гордо улыбнулся мне.
Взрослые улыбаются, чтобы скрыть тревогу и страх. Или просто душевную усталость. Именно так я улыбался Клио (она сидела за столом полностью одетая и ела «мюсли» на завтрак), рассказывая ей, почему звонила Элен. Клио выразила надежду, что Элен не знает о ее «глупой выходке». Я снова заставил себя нежно и понимающе улыбнуться и ответил, что Элен могла об этом догадываться, иначе я едва ли стал бы звонить ей из автомата.
— Ты мог сказать ей, что ее плохо слышно, — совсем по-детски расстроилась Клио. Я засмеялся; казалось, это слегка успокоило ее. Она сдвинула очки на кончик носа и улыбнулась, все еще с трудом, но чуть более естественно. — Наверно, я просто почувствовала угрозу, — сказала Клио. — Элен сильнее меня. Дело не в ее красоте; с этим я справилась бы. Но она несчастна, и в этом заключается ее преимущество.
Я сделал вид, что не понял.
— Это от нее не зависит!
— Вот-вот. О том и речь. Ты тут же бросаешься на ее защиту. Ты смотришь на меня как на врага даже тогда, когда я не нападаю на нее. Я знаю, ей страшно. Но не ей одной.
— Она его мать.
— А ты отец! Тебе тоже страшно. И мне тоже. Я видела Тима последней. Я не сделала и не сказала ничего плохого, но ты уверен, что все было наоборот. Ты все спрашиваешь и спрашиваешь. Тебе хочется обвинить во всем меня. Если бы меня здесь не было, если бы ты не женился на мне…
— Я виню только себя.
— Зачем ты отталкиваешь меня? Я на твоей стороне, но ты не хочешь этого, не хочешь, чтобы я была рядом, не хочешь спать со мной…
— Не могу, — ответил я. — Извини. Тебе не следовало выходить замуж за старика.
Она сделала паузу — видимо, пытаясь понять, правда ли, что импотенция для мужчины за сорок вполне естественна. А потом обиженно сказала:
— Ты терпеть не можешь прикасаться ко мне. Ты женился на мне только из-за Барнаби и потому что был несчастен. А теперь хочешь упиваться своим горем в одиночку.
Это было достаточно верно, и мне стало не по себе. Я сказал, стремясь отвлечь нас обоих:
— Если я спрашивал тебя о Тиме и том, что случилось в тот день, то лишь потому, что продолжаю надеяться найти причину его исчезновения. А вдруг он сказал что-то, но тогда это не показалось тебе странным и стоящим запоминания?
— Что именно? Я рассказала тебе все. Там не было ничего особенного. Я сварила ему кофе. Он поднялся в свою комнату, немного побыл там, потом спустился с книгами, и я нашла ему пластиковый пакет, потому что тот, с которым он пришел, порвался. Я спросила, будет ли он ужинать, и он сказал, что да, если ты скоро вернешься. Но ты пришел позже, чем обещал. Он немного подождал, а потом сказал: «Наверно, мне пора». Но все это я уже рассказывала.
— Я знаю. Извини.
— Помню, я гадала, продолжает ли он переживать из-за Пэтси, но он не казался расстроенным. Просто очень тихим. Тише, чем обычно.
— По-хорошему или по-плохому?
Разве я мог объяснить ей разницу?
— Не по-плохому. Как будто что-то обдумывал. Но не совсем. Так, словно должен был принять решение, но не хотел. Словно еще не был готов к нему. — Клио бросила на меня воинственный взгляд. — Я понимаю, что ты хочешь сказать. Если я видела, что что-то не так, то должна была расспросить его. А я думаю, он не хотел, чтобы ему лезли в душу. Тим был по горло сыт вопросами типа «где ты живешь» и «куда собираешься». Как будто он не мог сам позаботиться о себе! В его жизни и так хватало шпионов!