У Тяпы моей совести не было вовсе:
– Вздерни его! – кровожадно посоветовала она.
– Куда?! – ужаснулась Нюня.
– Ну не на рею же! – рассердилась Тяпа. – На перила!
– Спасибо, это мысль! – я с благодарностью приняла рационализаторское предложение.
Вздернула безразличного японца на наклонную плоскость гладко отполированного деревянного бруса и потащила его вверх, как волокушу по накатанному санному пути. До второго этажа мы добрались быстро и весело, а там я самоотверженно подхватила пьяное японское тело на руки и с ускорением зашагала в сторону того единственного номера, дверь которого была гостеприимно приоткрыта. Я не знала, в этом ли конкретном номере расквартирован мой пьяный приятель, но считала лишним обращать внимание на данное незначительное обстоятельство. Если что, на полуторной кровати запросто поместятся и два таких Чихары, в тесноте, да не в обиде!
Печально поскрипывая, открытая дверь покачивалась на сквозняке. Я приостановилась, прикидывая, как бы мне половчее проскользнуть в проем в момент максимального его расширения. Посапывающий Чихара привольно раскинулся на моих руках, пришлось прихватить его поудобнее и уложить покомпактнее. Я с материнской заботой (Сэм был бы мною доволен!) пристроила голову японского питомца на своем плече, осторожно развернулась на исходной позиции, и в этот момент меня ослепила вспышка.
В первый момент я подумала, будто это сверкнула молния за окном, и только удивилась, что зимняя буря неожиданно сменилась классической майской грозой. После вспышки темнота коридора стала совершенно непроглядной, но я явственно услышала звук торопливо удаляющихся шагов, и это помогло понять: не было никакой молнии! Меня ослепила фотовспышка!
Я стояла у открытой двери гостиничного номера, как младенца, прижимая к груди малознакомого японца, и в этот пикантный момент никак не ожидала стать объектом интереса папарацци.
– Боже! Что скажет мама! – жалобно пискнула Нюня, мигом вообразив, как живописно мы с господином Чихарой будем смотреться на газетной фотографии с разудалой подписью «Русские интердевочки носят своих клиентов на руках!».
Моей милой мамочке и моему строгому папочке один взгляд на такой шокирующий снимок грозил сердечным приступом. Я остолбенела в растерянности. Задремавший Чихара, напротив, внезапно пробудился, вывалился из моих материнских объятий и поступью пропойцы– морячка, опаздывающего к отплытию родного пиратского брига, ринулся по коридору вдогонку за неизвестным любителем ночной фотоохоты.
– Стой! – крикнула я, сама не зная кому.
– Да не стой! Наоборот, беги! – прикрикнула на меня деятельная Тяпа.
Робкая Нюнечка предавалась отчаянию, оплакивая мою погибшую репутацию, но я проявила мужество и удержалась от того, чтобы составить ей компанию. Тяпа была права: мне следовало, пока не поздно, спасать себя от позора, а родителей от инфаркта.
– А ну стой!
Я взревела с повышением децибелов и тройным прыжком без разбега настигла Чихару, который старательно, но недостаточно быстро вырисовывал заплетающимися ножками по ковровой дорожке тугую спиральку. Худосочного японца ветром отнесло в сторону и приложило о стену. Краем глаза я увидела, что Чихара падает, но на сей раз не стала его ловить, помчалась дальше, торопясь догнать наглого папарацци.
Впереди, на лестнице, слышался дробный топот: преследуемый в ритме чечетки перебирал ногами ступеньки. Я поступила хитрее и второй раз за ночь использовала не по прямому назначению лестничные перила. Запрыгнула на брус бочком, как благовоспитанная английская наездница в дамское седло, и поехала вниз, с ветерком и со свистом, быстро усилившимся почти до реактивного.
Темная фигура убегающего человека вырисовывалась на фоне слабо освещенного холла подвижной чернильной кляксой. Невысокий, юркий, с ног до головы затянутый в черное, папарацци был похож на чертенка-тинейджера, и я сообщила ему об этом сердитым криком:
– Ах ты, бисова душа!
В следующий момент адское создание запнулось о крупную складку ковровой дорожки и со всего маху ухнуло на пол, а его фотоаппарат укатился под фикус. У меня появился повод для ликования, но я не использовала его, потому что секундой позже споткнулась о ту же самую коварную складку и тоже полетела лицом вниз. С учетом развитой мною скорости приземление могло быть катастрофическим, ибо лобового столкновения с твердыми дубовыми досками пола я могла и не пережить. К счастью, моя верхняя половина очень удачно попала на нижнюю половину типа, упавшего чуть раньше, и чужое тело сыграло роль амортизационной подушки. При ударе я слегка прикусила язык и плаксиво замычала, но придавленному мной папарацци явно пришлось хуже: его вскрик выдал неподдельную боль. Тем не менее черный человек с упорством, достойным настоящего исчадия ада, пытался подняться. Он дергался и сумел сбросить меня со своей спины. Спасаясь от частых ударов ногами, я перевернулась на бок, и тут у меня закружилась голова, в ушах зазвенело, а во рту появился кислый металлический привкус. Алкогольное опьянение, стресс и физическое потрясение от неожиданного падения – все эти отрицательные факторы объединились, чтобы сработать против меня. Я поняла, что сейчас отключусь, почувствовала, что тону в темном омуте, и инстинктивно схватилась за то, что оказалось у меня под рукой.
Под рукой у меня оказалась чужая нога. Я мертвой хваткой вцепилась в щиколотку упрямо поднимающегося папарацци, успела заметить, что носок в промежутке между черной штаниной и черным башмаком тоже черный, потом услышала противный хрустящий звук…
Черная фигура качнулась, уходя вперед. Писклявые черные мушки, атакующие мое зрение и слух, стройным клином ринулись в крутое пике, и, уже балансируя на грани обморока, я осознала, что победоносно размахиваю оторванной человеческой ногой.
Глава 6
Владелец частной мини-гостиницы «Либер Муттер» Боря Шульц сел в постели и попытался понять, что за звуки его разбудили. Для этого он выпростал из-под трикотажного ночного колпака в патриотичную красно-бело-синюю полосочку одно помятое пухлое ухо, похожее на вчерашний оладушек, и скосил глаза на спящую рядом жену Рузанну.
Рузанна по своей природе являлась неиссякаемым источником звуков, условно подразделяемых на две категории: болтовню и храп. Тихой и молчаливой госпожа Шульц не бывала никогда. Чтобы добиться непрерывного звучания, она посменно задействовала рот и нос. Бодрствуя, Рузанна оглушала мужа эмоциональными речами с неисправимым армянским акцентом, а во сне она тревожно храпела в кварту, как осипшая сирена «Скорой помощи». Впрочем, за двадцать лет супружеской жизни Боря Шульц к этим звукам привык и спал под выдающийся храп Рузанны безмятежным сном младенца, чистого душой и телом.
– Х-р-р-р-ру? – набирая воздух в грудь, озабоченно вывела госпожа Шульц.
Под просторным стеганым одеалом дородная супруга Бори вздымалась величественно, как холмы Голливуда. На вдохе курганы поднимались выше, и в носовой руладе Рузанны звучала великая тревога за судьбы мира. На выдохе горы мелко сотрясались и оседали, а штормовой храп замирал до штиля. Боря чутко ждал этого момента и в наступившей непродолжительной тишине явственно услышал в глубине дома стук-хлопок.
– Опять эти люди бросили открытой входную дверь! – недовольно заворчал Боря, вылезая из кровати. – И это в такой мороз! Ой, я не знаю, что это будет! Эти люди разорят Борю Шульца! Они таки допросятся, что Боря Шульц включит в стоимость их проживания дополнительный счет за отопление!
По правде говоря, Боря Шульц и так уже умножил сумму счета на три, сдав номера неожиданным постояльцам по расценкам самого что ни на есть высокого сезона. Благо ответственная номеросъемщица Татьяна – симпатичная молодая женщина с приятно пухлым кошельком – была сильно нетрезва и потому сговорчива. Однако это никак не могло помешать Боре Шульцу еще немного увеличить свою прибыль за счет гостей, возмутительно разбазаривающих живительное тепло отапливаемого помещения.