– Куда их понесло, придурков?! – не выдержал он.
Группа иностранных придурков безропотно влеклась сквозь метель к невидимой за пургой вершине.
– В «Маму Рóдную», куда ж еще! – ответил на вопрос дружка более сообразительный Яшка.
Мини-гостиницу Бори Шульца «Либер Муттер» местные жители называли на свой манер – не по-немецки, а исключительно по-нашему: «Мама Рóдная». И непременно с той самой сокрушенной интонацией, которая традиционно соответствует развернутой фразе: «Ой, мамочка моя рóдная!» и органично сочетается с тугим обхватом головы руками, дрожащими от безрадостного волнения. Заведение господина Шульца ценилось поселковыми аборигенами весьма невысоко и доброй славой в народе не пользовалось. Как, впрочем, и сам Борис Абрамович Шульц, ФИО которого в местном фольклоре было нарицательным и синонимичным таким широко известным именам, как Гобсек, Скупой Рыцарь и Кощей Бессмертный.
– В «Маму Рóдную» – это плохо, – огорчился Ромка. – У Шульца стены, как в Кремле! Каменные и зубчатые!
– Да нет же, кремлевские стены у него только с трех сторон, – со знанием дела возразил Яшка. – Сзади, где участок Васьки Ласточкина, Боря только сеточку проволочную поставил. У Ласточкина-то долгостой уже третий год тянется, а дом никак выше фундамента не поднимется, потому что хозяин через две недели на третью в запой уходит и на участке своем почти не появляется. Шульц, зараза жадная, это дело просек и метр за метром потихоньку переставляет свою сеточку на чужую территорию. Скоро оттяпает половину Васькиной земли!
– Плохо Ваське, – посочувствовал Ромка.
– Зато нам хорошо, – заметил Яшка. – С Васькиного участка мы запросто заберемся к Шульцу во двор, а потом без проблем оттуда отступим.
Пронзительная трель штопором ввинтилась в ухо и выдернула мое сознание из тихого омута пьяной дремы.
– Какого черта? – вяло удивилась я, обнаружив в своих ладошках, сложенных корабликом и удобно помещенных под щеку, мобильный телефон.
Аппарат звонил безудержно и весело, как школьный колокольчик на Первое сентября. Не сразу попав подрагивающим пальцем в нужную кнопочку, я включила телефон, положила его на подушку и придавила сверху ухом.
– Татьяна, почему не докладываешь, как у вас дела? – с ходу накинулся на меня Семен Кочерыжкин.
– Чудесно, – пробормотала я.
– Что значит – чудесно? Ты накормила японцев?
Я поднесла к сонно сощуренным глазам левое запястье и сняла показания циферблата: без трех минут полночь. Самое время спросить, накормила ли я японцев! Как будто они младенцы, а я нерадивая мамаша, способная пропустить очередной сеанс кормления грудью! Мне захотелось сказать сверхзаботливому Семе много разных нехороших слов, но было лень ворочать языком, и я пробормотала коротко и кротко:
– Они накормлены.
– А что у вас с ночлегом? – продолжал волноваться Кочерыжкин.
Он, к сожалению, мой начальник, поэтому я не могу послать его по тому маршруту, который так и не освоил фольклорный Макар с его телятами.
– Спим, – ответила я.
Снова взглянула на часы и не сумела убрать из голоса укоризненные нотки:
– Уже полчаса как спим!
– А чем же вы занимались до половины двенадцатого? – Сема без труда нашел себе новую заботу.
– Спаивали коллектив, – призналась я.
– Спаяли? – недоверчиво спросил он.
– Споили, – смущенно поправила я.
Сэм опять что-то забубнил, но тут мои силы окончательно иссякли, я поняла, что при всем уважении к вышестоящему начальству не могу продолжать разговор, и выключила телефон. К сожалению, японолюб Кочерыжкин своим неурочным звонком перебил мне сон. Поворочавшись с боку на бок, я села в постели и с чуткостью, которой было далеко до Семиной, прислушалась к своему организму. Он дал понять, что нуждается в посещении туалета. Я спустила ноги на пол – линолеум оказался холодным, как лед, и я ойкнула.
– Не спится? – поинтересовался из темного угла хриплый голос, который я в первый момент не узнала, а потому снова ойкнула и опять зарылась в одеяло.
– Это все кофе, – зевнув, сочувственно сказал Ларри Мухачев.
– Ларик! Ты почему здесь? – голосом оскорбленной добродетели вопросила стыдливая Нюня.
– Кстати, а где мы? – проснулась и моя внутренняя нахалка Тяпа.
– Амнезия? – Ларик понимающе хохотнул. – Ох, уж мне эти нежные девицы! Вылакала полбутылки коньяка – и уже склеротичка!
Я обиделась и напрягла память. Тяпа с Нюней тоже постарались. В результате совокупных усилий наш коллективный разум слегка просветлел и воссоздал ряд смутных картин в духе театра теней. Я припомнила, как в запоздалом приступе высокой гражданской ответственности организовала всей нашей компании приют и ночлег, воспользовавшись помощью любезной буфетчицы.
– Сусанны, – услужливо подсказала Нюня. – Эту милую женщину зовут Сусанна.
– Только ты называла милую Сусанну немного иначе, – тут же огорчила меня Тяпа. – Ты говорила: «Милая с усами!» Я, конечно, понимаю, что по пьяному делу можно и ослышаться, в конце концов, «Сусанна» действительно звучит очень похоже на «с усами», но зачем было спрашивать добрую женщину, не из индейского ли она племени, с таким-то именем? Это было совсем невежливо. Честно говоря, я бы на месте усатой Сусанны послала тебя еще не в такую дыру, как эта гостиница!
– «Либер Муттер», – снова подсказала памятливая Нюня. – Эта частная гостиница называется «Либер Муттер».
– То-то мне так муттерно, – пристыженно побормотала я.
Теперь я вспомнила, что усатая Сусанна по моей просьбе устроила нас на постой в мини-гостиницу какого-то своего родственника. Самого хозяина мы в поздний час не увидели, нас встретила и приютила его жена Рузанна. Не смотря на то что мы появились неожиданно и в неурочное время, Рузанна обрадовалась постояльцам. В феврале находилось очень мало желающих жить в шлакоблочной постройке, щелястые окна которой нисколько не мешали наслаждаться морским видом и морским ветром. По моей личной оценке, гостиница «Либер Муттер» соответствовала классу «одна звездочка», причем эта единственная звезда была прорезана в двери уличной уборной. Впрочем, остаться после закрытия вокзального буфета на улице было бы еще хуже.
Вообразив себе плохо организованный русско-японский бивак в заснеженных кустиках, я поежилась и поплотнее закуталась в одеяло. За окном мела метель, и далеко внизу страшные черные волны с тяжелым грохотом бухались на каменистый пляж. Гостиница заметно сотрясалась, я тоже зябко и боязливо задрожала.
– Танька, хочешь, иди со своим одеялом ко мне, – предложил Ларик. – Вдвоем будет теплее.
– Это гнусное предложение или как? – насторожилась моя Нюня. – Вообще, почему это мы с тобой в одном номере спим?
– Наверное, хозяйка решила, что мы любящая пара, – хихикнул Ларик. – Напоминаю, что у тебя заплетались ноги, поэтому на финишной прямой по коридору я нес тебя на руках. Впрочем, ты можешь произвести перемену мест слагаемых и махнуть меня на кого-нибудь из япошек, я не обижусь. Только вряд ли эти капиталисты поделятся с тобой одеялом, их-то ведь не воспитывали в духе дружбы и взаимопомощи!
В голове с тихим щелчком включилась лампочка, высветившая еще одну забытую картинку: как наша русско-японская компания делила имеющиеся в наличии места. В мини-гостинице «Либер Муттер» имелось всего пять двухместных номеров, а разместить нужно было одиннадцать человек. К счастью, Тверской-Хацумото решительно воспротивился попыткам уложить его в постель. Он поднимался с подушки, как несгибаемый Ванька-Встанька, и в итоге остался сидеть в холле под фикусом. В четырех номерах попарно разместились японцы, а в пятом устроились мы с Лариком.
С сожалением вспомнив, что наш номер расположен в глухом закоулке здания, я вздохнула и морально приготовилась к долгому путешествию. Лестница, ведущая в холл первого этажа, откуда через заднюю дверь можно было попасть во внутренний дворик с «удобствами», находилась в противоположном конце коридора.