- А помнишь озеро? - продолжаю я горячо и свободно, зная, что мне удалось уже выкрасть ее, везучую, у безразличного времени. - Мы влезли в него в одежде по горло, а ты только по пояс. Смеясь, мы кричали: "Да окунись же ты целиком!". Но ты отказалась. Когда же мы шли к дому и сохли одновременно на солнце, ты была мокрой только снизу и кто-то бросил: "Вот человек, умеющий выходить из воды сухим." Глупая фраза, правда? Одна из бесчисленных глупостей, выдуманных нами позже.
И долго мы шли так с Ириной, замедлив шаг, совсем близко друг к другу, почти плечом к плечу, а когда подошли к остановке, то сразу подъехал автобус и мы в него сели. Быстро и в то же время степенно удалялись мы от места перекрестка, где мчались наперерез грузовику "Жигули", и где грузовик сворачивал на пустую телефонную будку, чтобы не задеть пассажиров под навесом. Через пять остановок я , попрощавшись с Ириной, сошел у книжного магазина. Я купил сборник японской поэзии, а потом зашел сначала в хлебный, а затем в овощной магазины. Там я купил горячий лаваш и капусту. От лаваша я оторвал приличный кусок и, никого не стесняясь, принялся с аппетитом его поглощать.
В автобусе я неторопливо раскрыл том японской поэзии и прочел несколько стихотворений. Они глубоко запали мне в душу. Особенно вот это:
При виде бутонов,
Что завтра раскрыться должны
На сливе близ дома,
Сосед мой весь вечер
Счастливую прячет улыбку.
(Окума Котомиси)
Сойдя на своей остановке, я нарочно посмотрел на место, где стояла недавно телефонная будка. Оно было пусто. Я улыбнулся. Навстречу шла бывшая моя соученица по параллельному классу в развевающемся на ветру бордовом платье. "Какое нарядное платье, - подумалось мне, - жаль, что я не умею делать комплименты".
- Слушай, ты не слышала тут ничего особенного? - спросил я, пряча улыбку.
- Слышала. Какой-то дебил наехал на пустую телефонную будку.
- Хорошо, что на пустую, не правда ли?
- Конечно, хорошо. Я хотела выйти на полчаса раньше и позвонить оттуда одной знакомой.
- Бог тебя спас.
- Не говори.
- Ну, я пошел?
- Иди.
Вышел сосед из лифта. Поздоровался и направился, спокойный, к своей машине.
Где я, во сне? Ирина погибла и я вижу сон про то, как она осталась жива? Или Ирина жива, а я вижу сон про то, как она погибла? Не знаю. И, наверное, никогда не узнаю и не пойму.
А в городе начинается гроза. Небо, будто сплошь затянутое волчьей шкурой, рвет с себя клочья шерсти и гулко швыряет в шарахающиеся на ветру деревья. Каждому облачку, ставшему тучкой, хочется быть белым. Никто не понимает, какая величественная на Земле погода. Заплывшее темными водами, ставшее грязью, небо истекает не мутной кровью, но чистыми, прозрачными каплями, свежими, как чайные розы, трогательными, как слезы детей. Небо не желает смазать детство серостью. Хорошо, что у него такое отходчивое сердце.
Перечитав написанное, Савельев лег на кушетку, закрыл глаза и... проснулся окончательно.
Проснувшись, он увидел темноту одеяла и сейчас же сдернул ее с лица. Было раннее утро и за окнами бушевала гроза. Набросив на плечи сорочку, он кинулся к балкону... В этой спешке Савельев успел поймать себя на ощущении, будто передвигается не он, а его хорошо отдохнувшее, пружинистое тело, настоящий же Савельев вымученно глядел на все это с фотографии в шкафу.
Перегнувшись за перила, он посмотрел далеко вбок и вниз, на балкон соседнего подъезда, где увидел руки Ирины, снимающие второпях вымокшее сиреневое платье. "Отличное платье, - подумал Савельев, лаская взглядом будничную бельевую веревку. Надо бы сделать Ирине комплимент. Хорошо бы встретить ее по дороге и поговорить. Жаль только, что не о чем."
1993-98гг