— Начну с самого начала, — сказал он, — с юбилея. — Климов снова поглядел на отца.
Того в очередной раз перекосило, а я с раздражением подумала: «Бедный отец. Ну сколько уже можно поминать этот злосчастный юбилей? И потом что, разве Муранова из-за юбилея с ума сошла?»
А Климов продолжал.
— Не знаю, обратил ли кто-нибудь из вас внимание на то, как отреагировала госпожа Муранова на заявление академика Прилугина о том, что в командировку в Йельский университет вместе с Викентием Павловичем поедет Алла Переверзева.
Мы все переглянулись. Кажется, никто из нас действительно не обратил тогда на Муранову никакого внимания. Да и с какой стати было на нее смотреть? Все поздравляли отца.
— А что? — спросил отец. — Что было с Мурановой?
Климов снова стряхнул пепел с сигареты и отодвинул пепельницу чуть в сторону.
— Да в общем-то ничего особенного. Но только после заявления академика Прилугина Альбина Александровна заметно побледнела и даже пролила на скатерть вино. Неужели никто этого не заметил?
«Господи, боже мой, — подумала я, — ну подумаешь, пролила на скатерть вино. Воспитанный человек вообще не должен замечать таких вещей. Потому что воспитанный человек — это не тот, кто не прольет на скатерть соус, в смысле вино, а тот, кто этого не заметит. Вот».
— И потом, когда объявили белый танец, — продолжил Климов, — Муранова опять же пригласила танцевать не кого-нибудь, а именно Викентия Павловича. Вы скажете, что все это мелочи?
Климов почему-то посмотрел на меня и одарил своей насмешливой улыбочкой, как будто бы я с ним спорила. А я с ним и не спорила. Я сама понимала, что для следствия все мелочи важны. Но к чему он клонит?
— Альбина Александровна Муранова, — Климов выдержал театральную паузу, — давно и страстно любила Викентия Павловича. Неужели вы этого действительно не знали? — Климов снова посмотрел на отца, а тот удивленно захлопал глазами.
— Альбина?! — переспросил он. — Любила меня?!
Он был так удивлен, как будто бы услышал что-то сверхъестественное.
— Да-да, — подтвердил Климов, — любила. И ревновала. И в ту роковую ночь после банкета она увидела через дверную щель, как вы, Викентий Павлович, прошли в каюту к Алле Переверзевой...
— Я дверью ошибся, — сразу же запротестовал отец. — Я хотел зайти к Кондраковым, но перепутал каюты. Вы же знаете, что Кондраковы поссорились. А мне не хотелось, чтобы у кого-нибудь из моих гостей было плохое настроение. Вот я и решил зайти и, так сказать, помирить их.
Климов терпеливо выслушал сбивчивое оправдание отца и согласно кивнул.
— Да-да, конечно, — сказал он, — тем более, что теперь Муранова и не утверждает, что вы заходили именно к Переверзевой. Но тогда ей так показалось. Просто она увидела вас в коридоре нижнего этажа и сразу же подумала, что вы пришли к Переверзевой. Ваша-то каюта находилась наверху... Так вот, когда Альбина Александровна увидела, что Викентий Павлович вошел в каюту к Переверзевой...
— Но я сразу же оттуда вышел, — снова возразил отец.
— Папа, — не выдержала я, — все уже давно поняли, что у тебя не было никаких намерений в отношении своей аспирантки. Дай же человеку договорить наконец.
Отец хотел еще что-то добавить, но передумал и обиженно замолчал.
— Альбина Александровна была вне себя от обиды и ярости, — продолжил свой рассказ Климов. — Десять лет она проторчала... то есть, извините, проработала в лаборатории на небольшой зарплате, посвятив всю себя и всю свою жизнь не столько науке, сколько своему научному руководителю. Ее неоднократно приглашали перейти на другую, более высокооплачиваемую работу, но она была предана своему шефу и оставалась всегда при нем. Надеялась ли она на что-то, трудно сказать. Наверно, надеялась. И вот, когда Викентий Павлович наконец оказался свободным... Извините, что я, так сказать, при вас и... про вас, — повернулся он к отцу. — Но как говорится, из песни слов не выкинешь. Короче, когда Викентий Павлович оказался свободным, и Муранова начала всерьез строить в отношении него матримониальные планы, вдруг появляется молодая аспирантка, у которой и без того ухажеров хоть пруд пруди, и пытается прямо из-под носа Альбины Александровны увести предмет ее обожания. Кому же такое понравится? Естественно, Муранова пришла в ярость.
— Простите, — перебила я Климова, — это когда же Переверзева уводила отца у Мурановой, да еще прямо из-под носа? Вы там случайно ничего не перепутали?