Сева показушным коротким движением пригладил у виска волосы и, осклабившись во весь рот, поинтересовался:
— А что, к обеду ожидаются девушки?
Он по-гусарски лихо подкрутил несуществующие усы, расправил и без того могучие плечи и молодцевато огляделся. Ни дать ни взять — завзятый сердцеед. Однако, получив от жены толчок в бок, Севка тут же принял серьезный вид и с готовностью отрапортовал:
— Не извольте беспокоиться, хозяйка. Все будет сполнено. — И попытался отдать честь.
Я с беспокойством покосилась на братца.
«А правильно ли я рассадила гостей?» — спросила я себя. Ведь пока Сева работал вдали от родины, а именно в Соединенных Штатах Америки, я, видать, порядком подзабыла баламутный характер своего братца и усадила за один стол сразу двоих кошмариков, а именно его и деда Фиру. А ведь дед Фира с Севкой за одним столом — это же гремучая смесь.
О, господи, как же я раньше об этом не подумала. Однако что-либо менять в рассадке было уже поздно — гости активно подтягивались в кают-компанию.
«Одна надежда на Степку, — подумала я про сына. — Он парень серьезный и сумеет вовремя нейтрализовать и деда, и дядюшку».
А гости меж тем быстро заполняли помещение, и мы с Лялькой едва успевали рассаживать их по местам.
Когда же последняя пара, а именно Кондраков с молодой женой, заняли свои места, красавчик капитан, а он тоже обедал вместе с нами, поднял приветственный тост.
— Дамы и господа, — начал он приятным бархатным баритоном. — Позвольте еще раз приветствовать вас на борту «Пирамиды»...
Я в очередной раз хмыкнула. «Пирамида»! Ну и названьице. И кому же это пришло в голову назвать яхту таким несуразным именем? Самому Борьке что ли? Вообще-то с него станется. У него со вкусом всегда была большая напряженка. Но как он не понимает, что нельзя плавательные аппараты называть такими странными именами? Это неправильно. Не к добру это как-то.
Пока я размышляла над названием Борькиной яхты, пропустила всю капитанову приветственную речь и очнулась только на его последних словах:
— ...и надеюсь, что вы получите массу незабываемых впечатлений! — сказал капитан, и все ему зааплодировали.
Эх, знать бы нам тогда, насколько близок был капитан к истине.
Следующий тост произнес отец. Он поблагодарил Борьку, то бишь Бориса Григорьевича Сидорина, за то, что тот оказался столь любезным, что предоставил возможность организовать «такую замечательную поездку» на «таком замечательном корабле»... и так далее и тому подобное.
Борька в свою очередь поднял тост за отечественную науку и за ее славных представителей, а именно за всех тех, кто находился сейчас в кают-компании.
Все с ним, конечно же, согласились и с готовностью выпили.
Потом тост произнес ректор отцова института академик Прилугин, славный дядька — большой эстет, умница и спортсмен. Они с отцом уже тридцать лет играют по выходным в теннис в институтском спорткомплексе, а летом ездят на рыбалку. Академик с опережением графика начал поздравлять именинника с днем рождения, а его тощенькая, черноглазая жена, чем-то удивительно напоминающая ворону, хотя и очень симпатичную, все время дергала его за пиджак и громко шептала, что поздравлять еще рано, что это еще не банкет, а всего лишь обед. И вообще они забавно смотрелись рядом — высокий, полный и вальяжный Николай Васильевич и маленькая, худенькая и до чрезвычайности подвижная и говорливая его жена Елена Ивановна или Елена Ужасная, как в шутку называл ее академик, когда трескотня последней становилась уже совсем невыносимой.
В общем все шло своим чередом. Все ели, пили, смеялись.
Два матросика обслуживали все столы. Они то и дело подходили то к одному столу, то к другому, подливали вино, убирали пустые тарелки, приносили новые блюда, меняли приборы.
За каждым столом велась своя беседа.
В одном углу профессор Соламатин рассказывал капитану корабля и академику Прилугину о том, как он на Красном море занимался дайвингом. Это в его-то годы!
В другом доцент Кутузов хвастался Кондракову, что однажды он плавал среди акул и даже (представьте себе!) был укушен. При этом он с гордостью показывал кондраковской жене, Веронике, невидимый шрамик на указательном пальце, за который его якобы укусила коварная акула. Я представляю размеры этой акулы — небось чуть побольше скумбрии.
Громко смеялись за своим столом отец и Джед Маклахен. Джед — это американский друг отца, профессор Йельского университета, который специально приехал в Россию на день рождения отца. Вернее, он постарался приурочить свою запланированную командировку именно к этой дате. Еще громче за другим столом смеялась отцова аспирантка — будущая звезда (или светило, я точно не помню.) отечественной науки, умница и красавица Аллочка Переверзева. Еще бы. Она же сидела за одним столом между моим братцем и дедом Фирой. А в такой компании... Короче, как бы бедная девушка там от смеха не подавилась.