Жукову пришлось признать, что Василевский тщательно разработал свой план. Впрочем, так бывало всегда. Двойной удар советских войск с севера и с юга сокрушит ненадежные румынские армии, — Жуков хорошо помнил, как действовали румынские войска при осаде Одессы, которая теперь казалась давним прошлым. Чтобы вызволить румынские войска, понадобились свежие немецкие силы. Но теперь румынам неоткуда ждать помощи. Некогда доблестная немецкая 6-я армия застряла в Сталинграде. Ей так и не удалось взять город штурмом, и Жуков рассудил, что невыполнение столь важной задачи неизбежно подорвет боевой дух немцев — точно так же, как битва за город истощила его силы. Немецкие оперативные резервы исчерпаны, к новым можно отнести лишь 1-ю танковую армию, растянувшуюся по Кавказу, или группу армий «Центр» далеко на севере. Если операция «Уран» увенчается успехом, это произойдет так быстро, что на переброску резервных войск из других секторов немцам просто не хватит времени, спасти положение они не успеют. Жуков считал, что возможен и наихудший для немцев исход, когда резервы не успеют повлиять на ход обеих операций. Да, заключил он, кодовые названия операций выбраны на редкость удачно. Генерал-большевик не сомневался, что боги улыбнутся советским воинам.
На следующий день Жуков встретился в Кремле с Василевским, членами Государственного Комитета Обороны и Сталиным. Поскольку подготовка к наступлению практически завершилась, целью заседания было получить окончательное одобрение Сталина — и тогда менее чем через сорок восемь часов раздадутся первые орудийные залпы. Разговор был кратким и поверхностным. Генеральный штаб, штабы армий и фронтов, командиры боевых и обслуживающих подразделений проработали бесчисленное множество деталей, неизбежно связанных с массированными операциями. Теперь все ждали только одного — приказа Сталина. Затем приказы о наступлении будут переданы дивизиям, полкам, батальонам, ротам, и, наконец, в последние часы дойдут до рядовых танкистов, артиллеристов, саперов и пехотинцев. Жуков знал: несмотря на строжайшие меры секретности и старания скрыть приближение наступления, и офицеры, и рядовые чувствуют, что бой уже близок. У солдат поразительное чутье. И офицеры, и рядовые принадлежат к тем, кто выживает, а для этого надо уметь чувствовать приближение битвы. Парадокс, думал Жуков, заключается в том, что инстинкт самосохранения толкает их вперед, на поле боя: только победа поможет им выжить.
Сталин невозмутимо произнес решающее слово, которого ждали командиры. Наступление Василевского должно было начаться, как запланировано, 19–20 ноября, а силам Жукова предстояло вступить в схватку менее чем через неделю. Слова Сталина звучали бесстрастно. Способность выражать эмоции он утратил еще в 1941 году. Он понимал, что по его приказу в бой будут брошены бесчисленные войска. Как и прежде, они могут как победить, так и потерпеть поражение, и при этом неизбежно погибнут сотни тысяч человек. Сталин сознавал размах, цену и последствия предпринятой военной операции. Он обладал развитым даром предвидения и потому терпимо относился к потерям. В конце концов, предстоят промежуточные операции, за которыми, независимо от их исхода, последуют другие. Финал очевиден. Советское государство и его армия имеют явное превосходство над противником. Чем бы ни закончились операции «Уран» и «Марс», советское превосходство — это реальность, которая рано или поздно возобладает.
После заседания в Кремле Жуков остался в Москве. Сталин не требовал этого, но Жуков хотел быть поближе к Ставке и Генштабу, когда Василевский нанесет первый удар. Он знал, что первые часы наступления зачастую определяют его успех или фиаско, и судить о том или другом лучше всего из мозгового и нервного центра советской военной машины. Позднее он еще успеет вернуться к своим войскам подо Ржев.
Рано следующим утром Жуков присоединился к встревоженным офицерам Генштаба и стал ждать первых известий об операции Василевского. Ровно в 7:20 по приказу «огонь!» тысячи советских зенитных орудий, минометов и многоствольных ракетных установок обрушили огненный ливень на румынские и немецкие укрепления. Обстрел продолжался один час двадцать минут, за ним в 8:48 последовала двухминутная канонада. Ровно в 8:50, пока артиллерия готовилась к дальней стрельбе, пехота и прикрывающие ее танки 5-й танковой армии Ватутина и 21-й армии двинулись в наступление на передовые позиции противника. Жуков мысленно представил себе эту впечатляющую сцену и втайне пожалел, что не видит ее воочию. Наберись терпения, уговаривал он себя, придет и твой черед.
Донесения поступали невыносимо медленно. Из первых же рапортов стало ясно, что, несмотря на легкий туман над полем боя, мешающий наводчикам, высокая плотность огня компенсировала неточность стрельбы. Огненный дождь буквально перепахал вражеские оборонительные рубежи и уничтожил укрепленные опорные пункты вместе с их защитниками, до смерти перепугав солдат на соседних, уцелевших позициях. Кроме того, туман замаскировал массированное наступление пехоты и танков, спрятал их от вражеских наблюдателей и наводящей ужас немецкой штурмовой авиации. Несмотря на упорное сопротивление противника, к середине утра донесения подтвердили, что передовые укрепления румынских войск разбиты, и генерал П.Л. Романенко, командующий 5-й танковой армией, обратился к Ватутину за разрешением ввести в бой два танковых корпуса. Ватутин дал согласие, в 13:00 в бой были брошены 1-й и 26-й танковые корпуса. Они прорвали уцелевшую оборону румын и к концу дня продвинулись на 16 км в тыл румынской армии. За ними по пятам следовал 8-й кавалерийский корпус, а арьергардная советская пехота сметала остатки рассеянных танками и кавалерией румынских подразделений.
В конце дня, когда Жуков покидал Генштаб, ему было совершенно ясно: для войск Василевского операция началась благоприятно. Оставалось выяснить один вопрос: есть ли за румынскими позициями немецкие резервы, и если есть, то сколько их? Вскоре Жуков уже летел в штаб Калининского фронта.