Среди тех немногих, кто, как и Брукс, взлетел в стратосферу кантри, была Шанайя Твейн – по сравнению с ее остроактуальными записями даже музыка Брукса звучала старомодно. Прорывной альбом Твейн, “The Woman in Me” 1995 года, напоминал радиограмму из воображаемого будущего кантри. В музыке было немало особых примет жанра: скорбные ноты слайд-гитары, дребезжание мандолины, резвые скрипичные пассажи. Но песни звучали гладко и ровно, артистка попадала в ноты с нечеловеческой точностью, а в ее голосе не было ни следа акцента – ни родного канадского, ни благоприобретенного южного. Альбом “Come On Over” 1997-го оказался еще мощнее и смелее по саунду: футуристический гибрид поп-кантри и бабблгам-рока, для которого стоило изобрести его собственный, отдельный поджанр. Продюсером (и мужем) Твейн был Роберт “Матт” Лэнж, в 1980-е руливший звуком AC / DC и Def Leppard. Одна из песен с “Come On Over” называлась “Man! I Feel Like a Woman!”: эта эйфорическая декларация покоилась на запоминающемся риффе, сыгранном одновременно на электрогитаре и синтезаторе. Запись стала главным бестселлером в истории кантри и до сих пор остается таковой, если вынести за скобки The Eagles (в 1976 году, когда у них подряд вышли первый сборник хитов и альбом “Hotel California”, они еще, как правило, не считались кантри-группой). Следующая пластинка Твейн, “Up!”, добилась несколько меньшего успеха, зато представляла собой откровенно постмодернистский эксперимент: она одновременно вышла в трех версиях – как кантри-альбом, поп-альбом и альбом “world music” с болливудским креном. Возможно, цель была в том, чтобы продемонстрировать всесторонние таланты певицы – а может быть, подчеркнуть противоречивые творческие импульсы, которые она испытывала. Так или иначе, альбомом “Up!” период ее доминирования в чартах завершился – вскоре после этого она рассталась с Лэнжем (и в личном, и в профессиональном плане) и замолчала на 15 лет.
Кроссовер-успех в кантри-музыке – опасная штука, ведь слушатели кантри (а также, вероятно, деятели кантри-бизнеса) ожидают от певцов, которых они превращают в звезд, преданности и благодарности. Эти ожидания традиционно сильнее в случае с женщинами, которым надлежит выглядеть гламурно – но ни в коем случае не слишком гламурно, чтобы не могло показаться, что они готовы променять Нэшвилл на Голливуд. Фэйт Хилл была одной из ярчайших кантри-звезд 1990-х; в 1998 году “This Kiss”, экстатическая песня о любви, попала не только в кантри-чарты (первое место), но и в поп-хит-парад (седьмое место), несмотря на активно использованную в аранжировке слайд-гитару. Но в 2002-м Хилл выпустила “Cry”, считавшийся поп-альбомом (он стартовал с лязгающего танцевального бита), и он оказался коммерчески не слишком успешным. Певица рассудила, что в этих условиях лучше решительно – и теперь уже навсегда – вернуться в мир кантри: альбом 2005 года “Fireflies” встречал слушателей звуками банджо, а первый сингл с него назывался “Mississippi Girl” и был посвящен штату, в котором Хилл родилась и который обещала никогда не забывать. “Наверное, меня знают во всем мире, – пела она, – но слышите, я до сих пор девчонка из Миссисипи!” Она заискивала перед слушателями, можно даже сказать – лебезила, но это сработало: песня попала на первое место в кантри-чарте.
Не до конца понятно, поменялись ли с тех пор правила игры в поп-кантри, и если да, то как именно. Певицей, бросившей им самый мощный вызов, стала Тейлор Свифт, чья карьера началась в 16 лет со своеобразного метакантри-хита: в песне “Tim McGraw” рассказывалось о влюбленности, саундтреком к которой становятся композиции Тима Макгро, в те годы – одного из самых популярных кантри-артистов (а также мужа Фейт Хилл). На какое-то время Свифт стала гордостью Нэшвилла – главной звездой кантри как минимум со времен Гарта Брукса, а может быть, и еще раньше. Благодаря широкому социальному заказу ее музыки и замечательно разговорному языку песен, кантри начинал казаться вполне современным жанром, умевшим изъясняться ничуть не менее прямолинейно или саркастически, чем эмо или хип-хоп. Свифт транслировала не только присущий юношеской влюбленности энтузиазм, но и мелочную злобу, которая тоже нередко поставляется с ней в комплекте: “Я в своей комнате, это типичный вечер вторника // Я слушаю музыку, которую она терпеть не может // Она никогда не узнает тебя так, как узнала тебя я”.