Хардкор одновременно интенсифицировал панк-рок – и отрекался от него: это был жанр двойного отрицания, восстававший против панк-восстания изнутри. Вместо ярких торчащих в разные стороны причесок хардкор-киды брились наголо – иногда подчеркивая таким образом свою связь с британскими скинхедами. Если обыкновенные панки просто подпрыгивали на концертах на месте (это называлось “пого”), то хардкорщики сигали вниз со сцены и сталкивались друг с другом на танцполе, образуя “мошпиты”, напоминавшие кулачные бои (а порой именно в них и превращавшиеся). В книге “American Hardcore” (“Американский хардкор”), увлекательной устной истории движения за авторством Стивена Блаша, Джозеф вспоминал, что, вернувшись в родной город, понял, что его панк-сцена – слабенькая и примитивная. “Мы забирались в чертовы машины, ехали в Нью-Йорк и громили все вокруг, – рассказывал он. – А там люди даже не знали, что такое стэйдж-дайвинг”.
Нью-Йорк, ранее бывший средоточием панк-взрыва, не сразу принял хардкор – тот стал настоящей силой в других местах. После того как Джозеф покинул флот (тайно и незаконно), он переехал в Вашингтон, колыбель Bad Brains и еще нескольких хардкор-групп. Он знал там нескольких хардкор-кидов, включая Иэна Маккея, лидера группы Minor Threat, которая на протяжении нескольких лет оставалась идеалом хардкор-группы, сплетая совершенные маленькие узелки музыкального адреналина, неистовые и мелодичные (в старших классах я постоянно слушал их сборник “Complete Discography”, состоявший из 26 песен и помещавшийся аккурат на одну сторону 90-минутной кассеты). Тексты песен Маккея были дерзкими, но не особо политизированными – много лет спустя артист вспоминал в интервью, что избегал упоминать в песнях ненавистного ему Рональда Рейгана, потому что надеялся, что музыка Minor Threat переживет его президентский срок; впрочем, возможно, на самом деле ему просто не было это интересно. Хардкор был замкнутым жанром, больше озабоченным маленькими межклановыми распрями, чем большой политикой. А в первый альбом Minor Threat вошла 46-секундная песня под названием “Straight Edge”, в которой Маккей необычайно задиристо транслировал вполне безобидный месседж:
Он имел в виду всего лишь то, что не принимает наркотики и алкоголь, в отличие от некоторых знакомых панков. Однако эта декларация стала фундаментом целой нестандартной субкультуры: с начала 1980-х по всему миру возникли исполнители и целые музыкальные ансамбли, считавшие себя последователями идеологии “стрэйтэйдж” и весьма воинственно призывающие к трезвости. Я относился к этому движению с иронией, хотя и сам был фактически стрэйтэйджером по умолчанию – в моей компании напиваться или обдалбываться было как-то не принято (к 1990-м агрессивное ханжество стрэйтэйджеров стало поводом для шуток даже среди тех, кто и сам не имел вредных привычек). Если панк-рок был антисоциален, то хардкор часто оказывался анти-антисоциален: свирепый нрав его представителей сочетался с благочестивым стремлением пасти народы. “Не ходи один, возьми с собой друга // Возможно, он тебе пригодится”, – пел Маккей, проповедуя ценность дружбы и необходимость самозащиты: то ли в этом, то ли в обратном порядке.
Его лучшим другом был Генри Роллинз, который работал продавцом мороженого в Вашингтоне и фронтменом прямолинейной хардкор-группы S. O. A. (что расшифровывалось как State of Alert), пока ему не поступило предложение переехать на другой конец страны и войти в состав Black Flag, одной из первых, самых популярных и талантливых групп во всей хардкор-вселенной. Еще с конца 1970-х в Голливуде существовала модная и творчески состоятельная панк-сцена, но Black Flag – это дикое братство в уличном прикиде из отчаянно немодного городка Эрмоса-Бич в южной Калифорнии – держались особняком. На концерты ансамбля нередко захаживали полицейские, что вдохновило музыкантов на создание яростной песни протеста под названием “Police Story”, в которой они выступали от лица целого движения: “Этим гребаным городом управляют свиньи // Они лишили прав всех хардкор-кидов!” Лидером группы был гитарист Грег Гинн, чья мощная, грязная манера игры делала саунд Black Flag одновременно жестким и немного психоделическим. Роллинз был артистичным фронтменом, выкрикивавшим тексты о депрессии и безумии – параллельно он накачивал мускулы и отращивал волосы и в результате через пару лет выглядел уже не как скинхед, а скорее как неандерталец. После распада Black Flag в 1986 году Роллинз стал контркультурной иконой широкого профиля, гастролировал по миру с собственным составом, устраивал разговорные встречи и поэтические чтения, работал актером, моделью и диск-жокеем на радио. В 1994-м он опубликовал дневники, которые вел, путешествуя с Black Flag, – в них был ряд поучительных описаний атмосферы на концертах ансамбля. Одна из записей относилась к выступлению группы в Лондоне в 1983 году и документировала ширившийся культурный разлом между британским панком и американским хардкором: “Чувак с ирокезом стал бычить на Грега – ну, я его и отметелил как следует. Удобно было держать его за ирокез, впечатывая его морду в пол. Вышибалы остерегались вмешиваться – они просто стояли рядом и умоляли меня его отпустить. Чмошник панковский…”