Чем же был “осознанный” хип-хоп? В 2000-е годы проекты типа The Roots, уважаемые и пользующиеся определенной популярностью, часто предъявляли как образцы творческой цельности (Джей Зи отвесил группе двусмысленный комплимент, признавшись, что слишком заботится о тиражах своих записей, чтобы следовать их примеру: “Пробивает крышу мой гонорар / Не могу делать, как The Roots, номера”). Но самым важным вкладом ансамбля в историю американской музыки, возможно, стал сайд-проект The Soulquarians, коллектив со свободным членством во главе с Квестлавом – при помощи продюсера-новатора Джея Диллы ему удалось записать целую серию потрясающих совместных альбомов с рэперами Мос Дефом, Талибом Квели, Коммоном, а также неосоул-артистами Ди Энджело и Эрикой Баду. Параллельно Квестлав работал диджеем и историком музыки, а в 2009-м The Roots стали постоянным аккомпанирующим составом в вечернем шоу Джимми Фэллона; к концу 2010-х Квестлав превратился в одного из самых узнаваемых деятелей хип-хопа, более мейнстримного, чем многие хитмейкеры. Как и у первопроходцев гангста-рэпа второй половины 1980-х, карьеры представителей осознанного хип-хопа вышли более долгими и славными, чем кто-либо мог предположить. Впрочем, самая яркая история успеха в его пространстве оказалась предельно своеобразной, не имеющей аналогов.
Канье Уэст уже был одним из самых востребованных продюсеров в хип-хопе, когда раскрылся и в качестве рэпера – необыкновенного и завораживающего. Как продюсер, сотрудничавший с Джей-Зи и не только, он был известен тем, что вырезал фрагменты старинных соул-песен и воспроизводил их в ускоренном виде, добиваясь того, что музыка казалась смутно знакомой, но странной, неузнаваемой. Как рэпер он симпатизировал “осознанному” хип-хопу, но при этом признавался в собственном лицемерном, противоречивом отношении к нему. В первом альбоме 2004 года он под семпл из песни Лорин Хилл читал рэп не о социальной осознанности, а об осознании самого себя; рассказывал – и даже хвастался, – что потратил первый крупный гонорар на ювелирные украшения, одновременно критикуя показную расточительность и сознаваясь в ней: “Я трачу деньги раньше, чем их получаю / Первым признаюсь в этом, а так мы все это знаем”. Ирония в треках Уэста становилась богаче по мере того, как богател он сам. С футуристическими электронными битами и неожиданными коллаборациями он вырос из маргинала, “осознающего самого себя”, в одну из самых влиятельных фигур всего хип-хопа, а свой шопоголизм превратил в прибыльный бренд, запустив параллельную карьеру в мире моды. Женившись на Ким Кардашьян, Уэст стал не просто уважаемым музыкантом, а одним из самых популярных людей на планете. А критикуя президента Буша, становясь объектом критики президента Обамы, высказываясь в поддержку президента Трампа и даже самостоятельно метя в президенты США в 2020 году, пытаясь нащупать собственную политическую философию, он завоевал, уничтожил и вновь восстановил свою репутацию. Наконец, выпустив неровный, но мощный госпел-альбом “Jesus Is King” в 2019-м, Уэст провозгласил свою верность одной из самых уважаемых традиций во всей истории американской музыки.
В понятии “осознанного хип-хопа” немного удручает то, что слово “осознанный”, как правило, заключает в себе один и тот же ограниченный набор культурных и идеологических привязанностей: великие соул-пластинки 1970-х, безукоризненные размышления о страданиях и власти темнокожих. По этой причине я иногда думал, что мои любимые рэперы создают “неосознанный” хип-хоп: безбашенный – а не ответственный; чувственный – а не разумный; общающийся со мной намеками – а не формулирующий за меня однозначные выводы. Но если и есть смысл вообще говорить об “осознанном” хип-хопе, то неугомонные, непредсказуемые, гиперчувствительные записи Канье Уэста точно отвечают этой дефиниции. Иногда кажется, что он хочет соединить в себе все несочетаемые тенденции внутри хип-хопа, нарочно дразнит своих многочисленных критиков, меняя роли как перчатки: от радушного конферансье – к скандалисту и провокатору, а от скандалиста и провокатора – к антигерою. Он упрямо верит в собственный гений – и при этом чрезвычайно уязвим к критике. В своей борьбе с ментальными расстройствами он порой привлекает всеобщее внимание именно тогда, когда, кажется, стоило бы остаться наедине с собой. Раз за разом он связывал свою идентичность как темнокожего американца с уверенностью, что страна нуждается в радикальных, революционных переменах, при том, что сам не мог внятно объяснить, в чем они должны заключаться. Как он сам зачитал не так давно, “состояние моего разума способно в космос нас перенести / Я пользуюсь теми же методами, которые уже помогали нам в пути”. Разве может быть что-то более социально осознанное?