Моби в конечном счете осуществил полноценный прорыв – но не с техно, а с меланхоличным альбомом 1999 года, который назывался “Play”; в нем продюсер на основе семплов со старинных пластинок госпела и других стилей конструировал треки столь же прилипчивые, сколь и ненавязчивые. Тиражи альбома шли на миллионы, от него стало буквально некуда скрыться – все без исключения композиции оказались лицензированы для фильмов, телепередач или рекламных роликов. Это был логичный итог многолетнего американского тренда на использование электронной музыки в рекламе, а также в плейлистах магазинов и гостиниц, где она была призвана транслировать посетителям ощущение одновременно юношеской энергии и технологической изощренности. Этот феномен, надо думать, навел некоторых американских слушателей на мысль, что электронная музыка по своей природа корпоративна, и Рейнолдс полагал, что здесь действительно можно было говорить о развитии, которое пошло куда-то не туда: “В Америке электроника пропустила этап радиогегемонии и сразу стала универсальной”, – писал он. В результате к 2000 году многие из тех, кто никогда не тратил много времени на прослушивание электронной музыки, тем не менее, чувствовали, что хорошо ее знают – и (часто) не очень любят. Один мой друг, вообще-то отлично разбирающийся в музыке, всегда реагирует одинаково, когда застает меня за прослушиванием хауса или техно, вне зависимости от конкретного поджанра. “У меня ощущение, что я пошел купить себе джинсы”, – говорит он, наклонив голову, с легкой улыбкой.
Однако американские слушатели продолжали интересоваться электронной музыкой и в 2000-е – вероятно, потому что, так и не став в полной мере частью мейнстрима, она все равно оставалась загадочной, возможно, даже привлекательной. Мадонна выпустила несколько позитивно принятых альбомов, вдохновленных последними изменениями в европейской танцевальной музыке: “Ray of Light” 1998 года и “Music” 2000-го. Бьорк, бесстрашная исландская певица, повернутая на электронике, помогла целому поколению меломанов понять, что они ценят электронную музыку не ниже, чем альтернативный рок, а то и выше, – в итоге она стала одной из самых именитых певиц современности (а заодно и одной из самых именитых композиторов, работающих с электроникой). Radiohead, британская альтернативная группа, испытавшая влияние прог-рока, выпустила преимущественно электронный альбом “Kid A” в 2000 году – он стал точкой входа в это пространство для целого поколения любителей рока, внезапно заинтересовавшихся музыкой машин.
Французский дуэт Daft Punk с 1990-х годов хвалили за искрящиеся, порой полные юмора хаус-треки. Но в 2000-е ими наконец заинтересовалась в США и широкая публика. В 2006 году Daft Punk отыграли сет на калифорнийском фестивале “Coachella”, традиционно гостеприимном к танцевальной музыке, и покорили аудиторию усовершенствованной версией светового шоу, к которому в свое время прибегали и определенные диско-диджеи первого поколения. У Daft Punk оно приняло форму гигантской, подсвеченной неоновыми лучами пирамиды; двое участников ансамбля располагались на самом верху, на их головах – светящиеся, переливающиеся всеми красками шлемы, как у роботов. В том же году рэпер Баста Раймз выпустил хитовую песню “Touch It”, основанную на семпле из их творчества; год спустя Канье Уэст записал еще более успешную композицию “Stronger” – вновь с семплом из Daft Punk (причем из другой композиции). К моменту выхода следующего полноценного альбома “Random Access Memories” в 2013 году музыканты Daft Punk уже считались звездами в США, хотя до тех пор у них не было ни одной песни в топ-40. Альбом оказался освежающе странным трибьютом американской музыке эпохи диско и постдиско, а песня “Get Lucky” с него превратилась в глобальный хит. В 2014-м Daft Punk выиграли “Грэмми” в четырех категориях, в том числе за “Альбом года”. На церемонии группа выступала вместе с Найлом Роджерсом, принявшим участие и в записи “Random Access Memories”; кроме того, он помог участникам произнести благодарственные речи (ведь те по традиции не снимали своих шлемов – а роботы не говорят на человеческом языке). “Это просто какое-то безумие!” – произнес, усмехнувшись, Роджерс; было ощущение, что он говорит искренне, хотя, если вспомнить причуды его жизни и карьеры, трудно представить, что он действительно так думал.