Задним числом тревоги Нельсона Джорджа немного озадачивают – и не только потому, что ему, очевидно, виделось что-то дурное в “андрогинности” Джексона. К моменту смерти музыканта, в 2009 году, он считался необычно влиятельным, но абсолютно не репрезентативным артистом: после всех экспериментов с телом Джексон выглядел не как темнокожий человек, продавший свою идентичность ради популярности у белых, а просто как некая аномалия – успешная, но очень странная. Вскрывшиеся впоследствии подробности о сексуальном поведении музыканта по отношению к детям лишь усилили уродливую гротескность его образа. Но Джордж, писавший свои строки в 1980-е, видел в успехе Джексона отражение более широкого тренда: “черной музыки”, которая стремится стать менее черной. Он считал, что Фрэнки Крокеру, диск-жокею с радио WBLS, популяризировавшему формат “современной урбан-музыки”, была свойственна “социальная мобильность на грани фола” – в доказательство этого тезиса цитировалась фраза Крокера о том, что артисты становятся ему интересны после того, как “музыка преодолевает ограничения, накладываемые их цветом кожи”. Джорджа Бенсона, джазового певца и гитариста, неожиданно превратившегося в конце 1970-х в поп-звезду, он подозревал в том, что тот пошел на некие “лицевые изменения”. А Джанет Джексон, Вупи Голдберг и Опра Уинфри, если верить Джорджу, носили “голубые или зеленые контактные линзы”, чтобы добиться большего успеха.
Среди объектов критики Нельсона Джорджа был и исполнитель, который сегодня кажется безупречным: Принс, дебютировавший в 1978 году, создавший свою собственную удивительную форму R&B и по сей день кажущийся абсолютно современным артистом – благодаря его эклектичному вкусу и провокационной самопрезентации. Принс был любимцем R&B-публики задолго до того, как стал поп-звездой – его песни не попадали в топ-10 вплоть до композиции “Little Red Corvette” с пятого альбома “1999”, вышедшей в 1983 году, то есть через год после “Thriller”. Со временем на MTV осознали, что сопротивляться его музыке невозможно, после чего он, подобно Майклу Джексону, стал образцом того, как R&B-певец может превратиться в поп-звезду. Но, по мнению Джорджа, Принс достиг кроссовер-успеха, “отказавшись от своего цвета кожи”. Критик отмечал, что в полуавтобиографическом фильме “Пурпурный дождь” роль его матери исполняла белая актриса, Ольга Карлатос, хотя на самом деле матерью Принса была темнокожая джазовая певица Мэтти Делла Шоу. А еще, утверждал Джордж, Принс снимал в своих видеоклипах “мулаток и белых женщин в главных ролях”, подспудно продвигая идею, что “темнокожие женщины менее привлекательны”. Рик Джеймс, однажды взявший артиста на разогрев своего гастрольного тура, высказывал еще менее нюансированную версию той же критики: “Принс – один из тех черных, которые не хотят быть черными и не хотят быть мужчинами”, – сказал он в интервью 1994 года.
В основе этих критических высказываний – тот факт, что в 1980-е жанр R&B стал ассоциироваться с определенным культурным консерватизмом. Пережив хаос рок-н-ролла, мятеж соула и бум диско, он стал традиционным. Эра музыкальной интеграции, о которой все долго мечтали, так и не наступила, но “черная” музыка по-прежнему была жива, однако жила в своем собственном, менее перспективном и прибыльном мире. Отсюда то обстоятельство, что к R&B часто относились как к второсортному жанру – недостаточно популярному или модному, чтобы действительно вызывать уважение. Но отсюда и тот факт, что жанр смог сберечь свою идентичность и независимость: все знали, что R&B по-прежнему жив, что в нем есть свои правила и свои звезды. Подразумевалось, что R&B-певцы будут представлять афроамериканское сообщество в комплекте с его гордостью – и с его предубеждениями. Некоторые артисты построили в этом мире славные карьеры – например, изящная группа Maze под управлением Фрэнки Беверли добилась регулярных ротаций на R&B-радио и стала одним из самых популярных гастролирующих коллективов черной Америки, оставаясь практически неизвестной белым слушателям. Определяющим голосом “quiet storm” в 1980-е была Анита Бейкер, исполнительница гладких песен о любви, передающих приветы джазу и блюзу. Наконец, нельзя не упомянуть Лютера Вандросса, мастера томного соула зрелого периода – и, пожалуй, одного из величайших R&B-певцов в истории. Стартовав в 1981 году с “Never Too Much”, он выпустил целый ряд альбомов – столь ровных и профессионально сделанных, что его место в каноне афроамериканской музыки невозможно поставить под сомнение (в голосовании журнала Ebony в 2002 году читатели признали Вандросса их любимым певцом всех времен). На протяжении карьеры музыкант неоднократно сетовал на то, что так ни разу и не попал на вершину горячей сотни Billboard – однажды он сказал, что “страстно жаждет” сочинить хотя бы один поп-хит номер один.