Неоперабельный рак желудка Он выяснил это две недели назад, но этот крутой коротышка никому ничего не сказал, даже жене.
— Они сказали, еще месяцев восемь, от силы год. Ты бы посмотрел на этого сантехника, которого они ко мне приставили. Доктор Гораций Фробишер. Похож на Рэймонда Мэсси, а ходит с таким видом, будто он всемогущий Господь Бог. Знаешь, как он мне это все сообщил? «На вашем месте я бы начал приводить свои дела в порядок». Как будто он гребаный юрист.
Он хотел, чтобы «новости» не распространялись по фирме.
— Я не собираюсь соглашаться на химию, операцию или еще какой-то дурацкий метод, который они жаждут на мне испробовать. Если это смертельно, значит, смертельно… поэтому я возьму у них рецепт на болеутоляющие лекарства и стану появляться в офисе, пока…
Он замолчал, сжал губы и уставился в свое окно на снующих по Уолл-Стрит пешеходов, каждый из которых выглядел целеустремленным.
— Знаешь, что труднее всего? — тихо спросил он. — Осознать, что ты прожил всю жизнь, не думая о таком моменте. Делая вид, что каким-то образом тебе никогда не придется столкнуться с ним. Когда ты наконец узнаешь, что нет надежды ни на какие перемены, нет никаких вариантов, что о другой жизни нельзя даже мечтать. Когда ты даже не можешь погрузиться в свою фантазию и представить себе, что будешь делать все иначе, потому что все твои дороги закончились…
Он повернулся ко мне. Глядя мне прямо в глаза, он сказал:
— Ты станешь новым полноправным партнером, Бен.
Я вздрогнул. Невольно, но Джек заметил. И ничего не сказал. Потому что он знал. Он знал совершенно точно, что это для меня значит. Полмиллиона в год, куча корпоративных льгот… и конец моей другой жизни. Той неосуществленной жизни за видоискателем. Жизни, которая остается только мечтой. Иногда горько-сладкой, иногда (в плохие дни) болезненной, но никогда не оставляющей вас в покое, потому что вы понимаете, что выбрали самый спокойный вариант. А покой, как вам уже пришлось убедиться, — это особая форма ада.
— Эй, послушайте.
Я обнаружил, что смотрю сквозь стекло телефонной будки на типа лет сорока, чье волосатое брюхо торчит из-под футболки, покрытой разнообразными пятнами от еды. Чтобы я обратил на него внимание, он постучал четвертаком по стеклу.
— Ты, — сказал он, — хочешь куда-нибудь прислониться, найди себе стенку.
Мои пальцы сжались в кулаки.
— Что ты такое сказал, жопа с ручкой?
— Жопа с ручкой? Сам ты жопа с ручкой, дрочила.
Меня охватила ярость, такая дикая и неуправляемая, что я почувствовал себя бесстрашным. И готовым разорвать эту жирную сволочь на куски. Вероятно, он почувствовал, насколько опасным я внезапно стал, потому что побелел от страха, когда я сообщил ему тихим ровным голосом:
— Считаю до трех. Если ты к тому времени не исчезнешь, я тебя убью. И я не просто тебя изобью, я сломаю твою поганую шею.
Его глаза теперь превратились в две лужицы, наполненные страхом. Я почти слышал, как он потеет.
— Эй, слушай, ты что, не злись, лады? — сказал, он. — Просто у меня сегодня тоже плохой день выдался.
— У меня вовсе не плохой день, — сказал я. — У меня ужасный день. Но, убив тебя, я могу взбодриться. Один… два…
Он выскочил из телефонной будки и пустился рысью вниз по улице, причем его жирное тело тряслось, как желе. Я зашел в будку и схватил трубку. Моя рука дрожала.
Этот долбанный город. Из любого может сделать зверя. Хорошо еще, что этот толстяк был без оружия, убит за то, что прислонился к телефонной будке. Идеальный конец идеального дня в Нью-Йорке.
Мне понадобилась минута, чтобы перестать трястись. Надо хоть немного поспать. Разобраться во всем. Иначе сойдешь с ума.
Я выудил телефонную карточку из своего бумажника и позвонил домой. После нескольких длинных звонков я услышал собственный голос на автоответчике.
— Привет. Вы позвонили Бену и Бет Брэдфорд. В данный момент мы не можем подойти к телефону…
Бен и Бет Брэдфорд. Я всегда говорил ей, что, если мы поженимся, ей следует оставить свою фамилию.
— Я буду жить с тобой всегда, — сказала она одним пьяным вечером в январе 1988 года, когда мы допивали вторую бутылку вина, — но я никогда не выйду за тебя замуж.
— Но если мы…
— Ни за что, — сказала она и хихикнула.
— Ладно, все ясно. Но давай скажем, гипотетически, что в один идиотский прекрасный момент мы решим… уф, закрепить отношения между нами…
— Тогда я возьму твою фамилию.
— Это очень старомодно с твоей стороны, — заметил я.
— Не-а… — возразила Бет, — просто практично. В смысле, Бет Брэдфорд будет выглядеть значительно лучше на суперобложке, чем Бет Шитцлер. Но… — она одарила меня одной из своих хитрых улыбок из серии «я бы раздела тебя зубами», — мы с тобой не будем жениться.