Крушение Агатона. Грендель

Естественно, я решаю пойти на его похороны. Мать пытается удержать меня. Я подхватываю ее под мышки, как ребенка, и ласково отставляю в сторону. Ее лицо дрожит, она разрывается, как я думаю, между ужасом и жалостью к себе. Мне вдруг приходит в голову, что она о чем-то догадывается, но я знаю, что это не так. Будущее так же темно, так же нереально, как и прошлое. Холодно и спокойно я смотрю, как она дрожит — словно все ее мускулы парализованы электрическими угрями. Затем я отталкиваю ее. Лицо пропадает во мраке, она хнычет. Я бегу к озеру и ныряю, но даже под водой я слышу ее плач. Завтра я забуду об этом, поскольку ее боль — это пустяк.

Итак, похороны.

Ученик Сказителя, покачивая отполированную арфу старика, поет о Хоке и Хильдебурге, о Хнефе и Хенгесте, о том, как таны Финна сражались с родственниками его жены и убили короля Хнефа и как после этого произошло ужасное событие. Когда у Финна было всего несколько человек, а у его врагов не стало короля, они заключили перемирие, и условия были такими: Финн станет королем Данов, ибо король без подданных ничего не стоит, а подданные без короля — не более чем изгнанники. Обе стороны поклялись соблюдать мир, и так в свое время в страну Ютов пришла зима.

Люди с серьезными лицами молча слушают, как из уст молодого певца льется песнь старого Сказителя, а погребальный костер, на котором лежит старик, ждет огня. Мертвые руки Сказителя сложены, лицо застыло и посинело, словно он замерз. Вокруг костра блестит снег. Мир — бел.

                                Хенгест же юный^{83},
сердцем скорбя об отчизне любимой,
зиму худую с Финном провел;
волны морские, гонимые ветром,
в темном тумане ладьям кольценосым
скрыли проход и застыли недвижно,
скованы льдом. Но как было доныне
за годом год — вновь зима отступила;
яркого солнца дождавшись, вздохнула
полною грудью земля, сбросив снег.
Хенгест — изгнанник и гость нежеланный —
начал домой собираться, но душу
жажда отмщенья томила, укрывшись
в сердце холодном как лед, заглушая
родины зов. И в крови захлебнулись
ратники Финна, а храбрый король их
пал от меча. С королевой плененной,
груды сокровищ в ладьи погрузивши,
Даны отплыли. Смыв клятвы взаимные,
ливень весенний струится сквозь крыши.

Так он поет, глядя вниз, вспоминая и повторяя слова, руки легко касаются арфы. Король слушает, глаза его сухи, мысли его далеко, далеко отсюда. Принц Хродульф стоит рядом с детьми Хродгара и Вальтеов, лицо его холодно, как снег; он хранит свои тайны. Мужчины поджигают костер. Унферт глядит на пламя, его глаза словно камни. Я тоже смотрю на огонь, сколько могу выдержать. Пламя кажется бесцветным. Оно лишь чуть ярче блеска снега и льда. Голодное, оно взмывает вверх, жадно пожирая сырую жилистую плоть. Жрецы медленно ходят вокруг костра, бормоча древние молитвы, а толпа одетых в черное людей стоит на коленях, не обращая на жрецов внимания. Я вижу, как лопается горящая голова, лишенная видений, как темная кровь вытекает из уха и уголка рта.

Король, — я сказал бы, — эпохе конец.
Мы снова заброшены, снова одни.

Внезапно я просыпаюсь, как от толчка, и мне кажется, я слышу, как козел все еще взбирается на утес, лезет к озеру. Далеко с моря доносятся какие-то стоны.

Моя мать что-то бормочет. Я напрягаю ум, пытаясь разобрать. Берегись рыбы.

Я встаю и хожу, весь в нетерпеливом ожидании, хотя я знаю, что ждать нечего.