Он швыряет меня и разбивает мне лоб о стену.
— Да, тверда. Изучи ее крепость, запиши это изысканными рунами. Теперь воспой эти стены. Пой!
Я вою.
— Пой!
— Я пою.
— Пой слова! Пой неистовые гимны!
— Ты сошел с ума. О-о!
— Пой!
— Я воспеваю стены, — реву я. — Ура крепости стен!
— Ужасно, — шепчет он. — Ужасно. — Он смеется и испускает пламя.
— Ты сошел с ума, — говорю я. — Если ты думаешь, что я создал эти стены, которые разбили мне голову, то ты просто траханый лунатик.
— Воспевай стены, — шипит он.
У меня нет выбора.
— Лучше, — шипит он. — Уже лучше. — Он снова смеется, допуская своим мерзким смехом, что я хитроумнее, чем он думал.
Он сумасшедший. Я вполне его понимаю. Безошибочно. Понимаю его безумную теорию о действительности и сознании, его холодный интеллект, буйное воображение — камень и каменщик, реальность как борьба. И все же только по несчастной случайности он вывернул мне руку за спину. Он не постиг никаких тайн. Ему повезло. Если бы я знал, что он не спит, если бы я знал, когда наносил тот удар, что на полу подо мной кровавая лужа…
Внезапно зал становится белым, словно в него ударила молния. Я в изумлении гляжу вниз. Он оторвал мне руку! Вырвал из плеча! Там, где была рука, хлещет кровь. Я кричу, я рыдаю, как младенец. Он расправляет свои ослепительные белые крылья и выдыхает пламя. Я мчусь к двери и выбегаю из дворца. Я несусь как ветер. Спотыкаюсь, падаю и снова вскакиваю. Я умру! Я завываю. Ночь пламенеет крылатыми людьми. Нет, нет! Думай! Внезапно я вновь пробуждаюсь от кошмара. Тьма. Я действительно умру! Каждый камень, каждое дерево, каждая снежинка возвещает об этом с холодной объективностью. Повсюду вокруг меня холодные острые тени: отчетливые, обособленные, беспристрастные, как мертвецы. Я понимаю. «Мама! — мычу я. — Мама, мама! Я умираю!» Но ее любовь в прошлом. Его шепот преследует меня даже в лесу, хотя я далеко убежал от чужестранца. «Это была случайность! — ору я назад через плечо. Я буду держаться того, что считаю правдой. — Слепая, неразумная, механическая. Простая логика выбора». Я слабею от потери крови. Теперь уже никто не преследует меня. Я опять спотыкаюсь и единственной слабеющей рукой хватаюсь за огромный изогнутый корень дуба. Я гляжу сквозь звезды вниз в ужасающую темноту. Мне кажется, я узнаю место, но это невозможно. «Случайность», — шепчу я. Сейчас я упаду. Похоже, я хочу упасть, и, хотя борюсь с этим желанием, напрягая всю свою волю, я заранее знаю, что мне не победить. Сбитый с толку, я стою, трясясь от страха, в трех футах от края кошмарного утеса и обнаруживаю — невероятно, — что двигаюсь к обрыву. Я гляжу вниз, вниз, в бездонную черноту, чувствуя, как темная сила затягивает меня, разливается во мне, как океан, какой-то монстр внутри меня, глубоководное чудище, жуткий ночной царь шевелится в своей пещере, медленно подталкивая меня к добровольному падению в смерть.
Вновь прояснение. Я весь в крови. Обнаруживаю, что больше не чувствую боли. Вокруг меня собираются животные — мои старые враги — посмотреть, как я умру. Я улыбаюсь им, как ягненок, надеюсь, что так это выглядит. Сердце бухает от ужаса. Вдруг остаток жизни уйдет из меня, если я выдохну? Они смотрят бессмысленными, равнодушными глазами, черными как ночь и спокойными как бездна подо мной.
А не радость ли я ощущаю!
Они смотрят и смотрят, злые, невероятно глупые, радуются моему крушению.
— С бедным Гренделем произошел несчастный случай, — шепчу я. — Такое может быть с каждым.