— Прочти это, — произнес он, — и скажи, что ты об этом думаешь.
Я взглянул на них и, хотя видел их впервые, сразу понял по почерку, кому они принадлежат. Они были так же туманны, скупы и суровы, как сам Ликург, и даже более трудны для расшифровки.
— Могу я взять их с собой? — спросил я.
Солон кивнул, думая о чем-то своем.
— Если ты их потеряешь, бог простит нас обоих.
Это были афоризмы, фрагменты, бог знает что. Я взял их с собой и, будучи заядлым и старательным переписчиком, скопировал кое-какие из них. Позднее я включил некоторые в книгу, которую унаследовал от Клиния.
Нашему тщеславию хотелось бы считать то, что мы умеем делать лучше всего, самым трудным для нас. Рабы считают рабский труд тяжелым, но добродетельным.
Стремление к победе над эмоциями представляет из себя всего лишь воздействие более сильной эмоции. Убеждение — это уже желание.
Обладать сильным характером, достоинством — все это означает заткнуть уши даже для самых сильных контраргументов.
Безумие индивидуума — редкость; для сообществ — это правило. Хорошее правительство предсказуемо, непреложно и маниакально.
То, что каждая эпоха считает злом, является пережитком прежней эпохи.
Любая система нравственных ценностей — это своего рода насилие над Природой и Разумом. Несмотря на это, до тех пор пока никто не узаконит мораль, ни у кого нет возражений, что тирания и неблагоразумие плохи.
Религия, политика и искусство — все это дает нам этику животного стада (Эй ты, не пихайся). По каким же тайным законам живут великие жрецы, великие правители и гениальные художники?
Великое государство — это механическое отображение некоего великого человека. У такого государства есть все недостатки, которые есть у его правителя, хотя оно и не может обладать его достоинствами. Верно. Частные добродетели составляют предмет пустопорожней болтовни на вечеринках.
Тюремное заключение и казнь не есть великое зло, а просто отражение действительности как она есть, слишком ясное для трусливых глаз.
Величие невозможно без религии. Человек должен лично познать бога.
Я вернул свитки Солону.
— Ну? — спросил он.
— Бред сивой кобылы, — ответил я.
— Кошмарно, но не безумно. — Он постучал по столу своей тростью. — Я восхищаюсь его смелостью. Это будет гигантский эксперимент, грандиозная авантюра. Хотелось бы посмотреть. — Он хихикнул.
Я пожал плечами.
— Ну так, когда он начнет, поезжай и посмотри.
Брови Солона в испуге прыгнули вверх.
— Боже сохрани! Я пошлю кого-нибудь из друзей. — Он улыбнулся.
— Нечего на меня смотреть, — сказал я.
Солон засмеялся.
— Не волнуйся. Когда придет время, ты будешь умолять, чтобы я послал тебя туда. Видишь ли, ты и сам тиран. Его зеркальное отражение.
— Неправда, — возразил я. Похоже, он действительно так думал. — Почему ты так говоришь?
— Просто каприз, мой милый. — Он вновь рассмеялся, мельком взглянув на свою рабыню. Я видел, что мысли Солона витают где-то далеко.
Я рассказал Туке о нашем разговоре. Голосом мягче и слаще, чем утренний перезвон, она сказала:
— Это сущая правда, сам знаешь. Ты тиран.
У нее была удивительная способность защищать заблуждения, если, как ей казалось, они давали ей власть надо мной. На этот раз я, по некоторым причинам, упорствовал. Отчасти дело здесь было в том, что у нее была раздражающая манера все время сравнивать меня со своим отцом. Все достоинства ее отца, как, например, забота о мельчайших деталях повседневной жизни, для меня были просто недосягаемы, а что касается недостатков (он, скажем, не прислушивался к мнению своих домочадцев), то здесь я его в точности повторял. Это за своего отца она хотела бы выйти замуж, а не за меня.
— Назови хоть один мой тиранический поступок, ну назови хоть один, — потребовал я.
Она вздохнула, словно их были тысячи, и взяла меня за руку.
— Агатон, посмотри на свои ногти. Это омерзительно.
Однако в известном смысле предсказание Солона оправдалось. Постоянные разъезды по его делам склонили мой дух к путешествиям, и именно по моей просьбе двумя годами позже я вместе с Тукой выехал в Спарту. Ликург как раз провернул свой трюк с деньгами. В Афинах это означало бы гражданскую войну. (Солон ежечасно сдерживал готовую разразиться войну, утвердившись обеими ногами на краях пропасти между простолюдинами и Писистратом.) Кошмарные представления Ликурга о людях становились реальностью. Я должен был это увидеть. Возможно, я думал, что смогу это остановить.