Уже давно не приходили в палатку Хетти старейшины кланов и командиры полевых отрядов. У них не было сил спорить и смелости обсуждать приказы. Давно не приходилось повышать ни на кого голос. Хетти писал, нарочные относили, армия Аккалабата беспрекословно исполняла распоряжения своего маршала. Кимны отступали. Не разжимая кольца. И каждый мальчишка (а их все больше мелькало у боевых костров, и это заставляло Хетти болезненно сжимать зубы, когда он, стараясь смотреть только прямо перед собой, проходил мимо) знал, что дары теснят противника на собственные земли, выжимают с владений короны в свои дариаты, к стенам родовых замков, защищать которые остались совсем уже старики да малые дети. Аккалабам впервые за много сотен лет приходилось воевать на своей территории не брат на брата, когда можно было брать пленных, жечь замки, рубить руки и головы по законам, общим для обеих противоборствующих сторон и даже попираемым ими в соответствии с некими негласными установлениями. Впервые на территории Империи хозяйничал враг, не желавший иметь ничего общего с дарами Аккалабата, ни в грош не ставивший все их представления о ведении войны и сознательно втаптывавший в грязь все, что было у них ценного и дорогого.
Кимназ, отказавшийся подчиняться власти Хаяроса практически сразу же после смерти святой Лулуллы, Кимназ, где веками скрывались от королевского гнева все недовольные, куда уходили с семьями и вассалами лорды, лишенные замков и дариатов, Кимназ, давно уже нависавший темной тучей на восточных границах Империи и издалека грозивший ей гигантскими кострами на меловых скалах, жерлами подземных огнеметов и темно-серыми флагами с багровым крестом, развевавшимися над приграничными бастионами, вдруг оказался в самом центре Аккалабата. Кимназ без спросу хозяйничал в маленьких и больших городах, Кимназ бормотал на своем гортанном наречии на ярмарочных площадях и в тавернах, Кимназ вытаскивал из-за пояса тяжелый кинжал в ответ на косые взгляды и перешептывания за спиной. Обтекая, как упорные мели, хорошо укрепленные замки, Кимназ захлестнул Аккалабат словно взбесившийся Эль-Эсиль в недобрым словом поминаемое половодье триста пятьдесят пятого года со дня прихода святой Лулуллы.
Странным выглядело все. И то, как медленно, подобно инвалиду, с трудом вставшему с кресла и усилием воли преодолевающему каждый шаг, продвигалась вперед армия Аккалабата, казалось бы, напрасно теряя время и силы. И то, что ни в стратегии ни в тактике маршала Аккалабата не чувствовалось ни изобретательности, ни гибкости, ни уверенности: Хетти не ударял с тыла, не организовывал вылазок, он просто, осознавая скудость своих сил и щадя то, что осталось теперь от прежде победоносного войска, тупо давил по всему периметру, отодвигая противника все дальше и дальше от стен столицы. Странно было и то, что никто — ни вдвое больше времени, чем Хетти, проведший на полях сражений лорд Дар-Пассер, ни вечно всем недовольные сеньоры клана Акила, ни слушающие и исполняющие волю святой Лулуллы под сводами ее храма дары Фалько — не возражал и не возмущался. Все было странно, а то, что никто не удивлялся этой странности, свидетельствовало об одном: усталость, копившаяся в душах мечников Аккалабата, дошла до предела.
Бороться с усталостью мешал страх, поселившийся даже в самых мужественных сердцах в день, когда Альти Дар-Пассер, которого с тех пор не именовали иначе, как горевестным Даром без Имени, принес главнокомандующему Дар-Халему весть о нападении кимнов. Страшно было от того, что Дар-Халем в армии остался один, что оголены были фланги, на которых прежде всегда щетинились надежные мечи клана Умбра, что черный с изумрудными глазами лев Дар-Кауда на крапчатом фоне не реял над самым большим костровищем. Пехота итано редела на глазах, ряды конницы тейо таяли с устрашающей быстротой. И все меньше становилось отцов семейства, которые на жадный вопрос знакомых из другого клана: «А твой младший? Он еще в замке?», кивали сдержанно и уходили, провожаемые завистливыми или горькими взглядами.
Хетти знал все, но делал вид, что не замечал ничего. Письма из Хаяроса рвал, не читая. Преданный Альти, которому сама судьба вручила пост горевестника, метался между лагерем и столицей, приносил лорд-канцлерские депеши, тут же отправлявшиеся в мусорную корзину, и относил донесения Хетти, состоявшие из двух-трех строчек и всегда одного и того же постскриптума. На недоуменные взгляды Альти, сопровождавшие очередную партию бумажных клочков с лорд-канцлерской печатью, Хетти отвечал с мрачной яростью: «Что смотришь? Яд это! Всё яд! Яд. Отравить они хотят главнокомандующего Аккалабата». В качестве противоядия, вышвырнув очередное послание от лорда Дар-Эсиля, он доставал письмо двухмесячной давности и мусолил глазами строчки, сообщающие о смерти Эллы и Рейвена. После этого он снова мог командовать. Никто, даже Альти, не знал, что каждый вечер Хетти молится королеве Лулулле за здоровье лорд-канцлера. Если бы тот перестал присылать «яд», Хетти давно уже подписал бы акт о капитуляции. О том, что когда-то Хетти надеялся прорвать кольцо нападающих первым же ударом, ему вспоминать не хотелось. И он был благодарен за то, что никто ему об этом не напоминал.
Кончилось все быстро и невероятно. Невероятно быстро с приходом весны завершилась мучительная военная кампания. Вместо послания от лорд-канцлера явился он сам, собственной персоной, сопровождаемый то ли дарами, то ли тейо в орадах такого кричащего зеленого цвета, что Альти Дар-Пассер сам слегка позеленел, провожая их в палатку главнокомандующего. Через полчаса в лагере было объявлено о мирном договоре с Виридисом, по которому Аккалабат уступал южным соседям часть земель, «освобожденных» участниками и споспешниками умбренского мятежа (другая часть этих земель отходила короне), в обмен на военную помощь в борьбе с кимнами. Вириды должны были ударить в тыл противнику по заранее согласованному плану.
Прежде чем огласить текст договора, предусмотрительный лорд-канцлер скинул орад и держал в напряжении крылья, ибо Хетти не удалось (да не очень он и старался) убедить его, что из рядов не полетят в ответ кинжалы и дротики. Никакой реакции не последовало из рядов. Ни возмущения (а ведь не худшие земли отдавались виридам — не только горные кряжи Умбрена с полуразрушенным замком Хару Дар-Умбра получали они, но и плодородные угодья Дар-Кауда с их нетронутыми, хотя обезлюдевшими твердынями), ни упрека в том, что королева больше не надеется на своих верных подданных и зовет на помощь их заклятых врагов, ни подозрения в государственной измене, ни недоверия, ни гневной отповеди (да мы сами этих врагов перчатками закидаем!) не услышал лорд-канцлер. Измученные и отчаявшиеся мальчишки, стоя за спинами своих отцов и старших братьев, еще более отчаявшихся и изможденных, выслушали его молча, отсалютовали мечами маршалу Дар-Халему, выкрикнувшему приказ строиться к атаке согласно диспозиции, полученной командирами накануне, и разошлись.
- Хетти? — лорд-канцлер почему-то впервые вспомнил о том, что главнокомандующий Аккалабата
- его зять. Добавил теплоты в вопросительную интонацию.
- Ну вот. как-то так, — вымученно улыбнулся Хетти. — Ты не волнуйся. Они уже не способны спорить и сопротивляться. Куда скажешь — туда и пойдут. Я укатал их за эти три месяца, как сивку крутые горки. Совершенно безвольная армия. Армия призраков.
Он впервые говорил лорд-канцлеру «ты». От облегчения. От того, что почти уже сработал план, который они не просто не составили вместе — даже не обсуждали (никто из них не решился вслух произнести такое: втайне договариваться с виридами, «укатывая» при этом аккалабатскую армию до такого состояния, чтобы даже самые гордые и самолюбивые, а также подозрительные и сварливые, не вздумали возмутиться против предложенного договора).
- Сколько это займет времени? — лорд Дар-Эсиль, поежившись, начал заворачиваться в орад: весна обещала быть ранней, но проснувшийся от зимней спячки ветер еще обжигал плечи и заставлял дыхание курчавиться белыми спиралями под ноздрями.
- Вириды пришли все, как договаривались?
Лорд-канцлер кивнул. Самодовольная ухмылка на миг тронула его губы.
- Прибежали. Примчались. Прилетели. Все до единого. Ты прав был, Хетти, у них населения больше, чем земли. Они на головах там живут друг у друга. Видел бы ты, что называется у них «дариатом».