По дороге домой я стал объяснять Гаазе, что после всех своих прежних заявлений Бетман-Гольвег не мог говорить о Великой Германии в смысле территориальном. Это казалось мне совершенно исключенным. Когда говорят о великих людях, тоже имеют в виду не сантиметры их роста и т. д. Победи Германия в настоящей войне, она действительно будет сильнее и больше прежнего, пусть территория ее не возрастет ни на один квадратный метр. Конечно, Гаазе живо возражал, а потом оборвал неприятный ему разговор.
Недостатком конференции, созванной канцлером, было большое число участников. Канцлер желал, однако, как всегда перед решительными речами, совершенно откровенно переговорить с социал-демократической партией. Об этом свидетельствует запись в моем дневнике от 9 марта. В 8 часов утра пришел посыльный с приглашением меня на 10 часов к канцлеру. Я почувствовал: «Он хочет еще раз насесть на нас, чтобы добиться отказа от речи в пленуме». Я тотчас же решаю выбить из рук Гаазе оружие, которое Бетман-Гольвег дал ему вчера вечером неосторожным оборотом речи. Я замечаю Ваншаффе, что канцлер должен в предстоящих переговорах с нами вернуться к вопросу о целях войны, но вернуться так, чтобы никоим образом нельзя было сделать вывода о завоевательных намерениях, подобно тому, как это было вчера — намерениях, которых, я убежден, у Бетман-Гольвега вовсе и нет.
Ваншаффе понял меня тотчас, как только я обратил его внимание на наши основные положения. Канцлер принял нас приветливо и предложил нам сигары. Я стал курить, а канцлер уговаривал Гаазе: «Строго конфиденциально, никто другой об этом не знает — в России распускаются нежные ростки, которые могут дать мир. Мы растопчем их, заговорив о мире. Это будет понято как слабость, и, таким образом, в России еще раз возрастет военное настроение. Цели, которых добиваются пангерманисты, бессмысленны. Я не думаю об их осуществлении. Аннексия Бельгии, с совершенно чуждым нам даже по языку населением? Я допускаю установление с Бельгией более тесных хозяйственных отношений, может быть, соглашение военного характера, но и только. Если б мне удалось несколько исправить границу в Вогезах, это имело бы большое значение, так же как если бы удалось провести срытие Бельфора. На этих границах мы были вынуждены принести ужасные жертвы». Гаазе и я — прежде Гаазе — заявили с удовлетворением, что объяснения канцлера нас успокаивают и, во всяком случае, рассеивают не одно опасение. Потом Бетман-Гольвег говорил о готовности заключить сепаратный мир с Россией или Францией, как только это будет возможно. Главное — расколоть Антанту. И опять то же самое: не говорить о мире. Витте недавно сделал слабую попытку. Пресса отозвалась, Витте был тотчас же смещен.
Бетман-Гольвег указал на наших товарищей в Англии и Франции. «Если бы вы могли с ними сговориться, это было бы гораздо более ценно, чем говорить в рейхстаге о мире. Но ваши интернациональные друзья, кажется, не слишком миролюбиво настроены». После многократных отеческих увещеваний канцлер, наконец, отпустил нас. Я вынес впечатление, что выступление Гаазе в рейхстаге, после всех этих переговоров, канцлер примет не слишком трагически. Что Бетман-Гольвег произвел на Гаазе большое впечатление, было очевидно.
Речь Гаазе соответствовала переговорам с канцлером. 18 марта, то есть неделю спустя после речи Гаазе, я должен был изложить точку зрения моей партии на вопрос о внутренней политике. Как особенно знаменательное, должен подчеркнуть то обстоятельство, что со стороны независимых людей, посвященных в дело, меня несколько лет подряд упрекали в том, что я в своей речи ни словом не коснулся мира на основах соглашения, несмотря на то что в полном согласии с будущими независимыми, принадлежавшими тогда к фракции, я в начале своей речи указал, что не буду касаться внешней политики, так как мой товарищ по партии Гаазе 10 марта изложил все к ней относящееся. Внутри партии борьба против завоевательной войны и за мир на основах соглашения продолжала, однако, оставаться в повестке дня.
14, 15 и 16 августа комитет партии и фракция рейхстага заседали вместе и опубликовали следующее циркулярное обращение к партийным организациям, к которому примкнула и группа Гаазе:
«В соображении национальных интересов и прав своего народа и принимая во внимание жизненные интересы всех народов, вообще, германская социал-демократия стремится к миру, представляющему гарантию прочности и приводящему европейские государства на путь более тесного правового, хозяйственного и культурного общения.