И вдруг перед Сенченко с поразительной отчетливостью и совсем в новом свете одно за другим стали проходить события последних дней. Да, этот майор, перед которым он сейчас сидит, прав. Ведь даже о злополучной записке Василий не допытывался именно потому, что сразу же наткнулся на ложь жены. Да, конечно, с некоторых пор Людмила лжет и в большом и в малом…
— Скажите, а не было ли случая, чтобы ваша жена расходовала деньги на какие-то непонятные вам дели? — прервал его молчание Власовский.
Василий задумался. Он никогда не придавал этому значения.
А память услужливо ему подсказала.
— Да, однажды был такой случай…
— В апреле месяце? — уверенно произнес Власовский.
— Совершенно верно, — побледнел Василий.
— А вот вам и объяснение. — Власовский протянул лист бумаги, подписанный знакомым размашистым почерком Людмилы.
Василий Антонович прочитал протокол. Сомнений не было. Его жена созналась в том, что II апреля сего 1951 года она перевела три тысячи рублей неизвестному ей гражданину по имени Александр Капдевилья, который оказался участником шпионско-диверсионной группы.
Так вот какое чудовищное объяснение нашлось всем тем подозрениям, (которые все последнее время так томили его!
— Но это только начало, — невозмутимо продолжал следователь, в полной мере оценивший произведенное на Сенченко впечатление. — Это еще далеко не все, что я должен вам сообщить. Скажите, вы не замечали каких-нибудь странностей в поведении вашего отца?
— Отца?
— Да, Антона Матвеевича Сенченко.
И перед Василием Антоновичем все с той же убийственной отчетливостью возникло осунувшееся, словно больное лицо отца. А ведь еще недавно он был таким бодрым, таким жизнерадостным. Вспомнились и жалобы матери на то, что Антон ничего в рот не берет и не спит по ночам. Да он сам на днях, неожиданно зайдя в комнату стариков, увидел, что отец стоит, прижавшись лбом к оконной раме, а плечи его вздрагивают. «Так, пустое», — словно уличенный, ответил он на заботливый вопрос сына…
— Ну что можно спрашивать со старика под семьдесят лет! — все же сделав над собой усилие возразил Василий Антонович. — Честная трудовая жизнь отца у всех на виду!
— К сожалению, даже у иностранного разведывательного центра, — усмехнулся Власовский, — с которым он связан…
— Это клевета, в это я не верю! — вскочил Сенченко.
— Скажите, к вам в дом приходил некий гражданин Храпчук? — вкрадчиво, почти дружески спросил Власовский.
— Приходил… Мне рассказывал отец.
— А отец не сообщил вам также, что визит его друга имел кое-какие последствия?
— Нет, ничего не говорил…
— Странно, что и на этот раз вы не проявили никакого интереса к делам самых близких вам людей, — скептически прищурился Власовский. — Советую поговорить с ним начистоту. А ваш родитель мог бы рассказать вам интересные вещи. Прежде всего о том, как он помог иностранной разведке выудить данные о вашей научной работе.
— Этого не может быть! Ни одному человеку, даже отцу, я слова лишнего не говорю о своей научной работе!
— Зато об этом достаточно красноречиво говорит фотография вашего рабочего кабинета, отправленная в иностранную разведку, — невозмутимо сказал Власовский. — Надеюсь, ваш папаша объяснит, как это произошло…
— Нет, это какое-то недоразумение, этого не может быть, уверяю вас, — повторил Сенченко.
Но перед ним было благородное лицо непреклонного судьи.
— Вы уверяете? А какие мы, собственно, имеем основания в свете всего происшедшего вам верить?
Виктор Владиславович даже поднялся из-за стола. Казалось, он с трудом сдерживает негодование.
— Разве можно поверить, что такой человек, как вы, все время находился в святом неведении, в то время как ваши деньги шли на шпионаж?.. Наивно, очень наивно, — очки Власовского сверкнули. — Не буду скрывать, что судьба ваших близких — жены и отца — предрешена. Но мы ждали, терпеливо ждали, что вы сами, без нашего приглашения придете к нам с повинной… К сожалению, мы ошиблись… Жестоко ошиблись. — Власовский нервно отхлебнул глоток воды. — Но не только вы, но и мы совершили преступление. Да, преступление перед Родиной, перед нашими советскими людьми! Мы медлили, выжидали, вместо того чтобы мечом правосудия пресечь черную работу ваших близких и — не побоюсь оказать — вас самого, гражданин Сенченко! И как дорого, бесконечно дорого, буквально ценой человеческой жизни мы расплатились за эту мягкотелость… Я имею в виду эту несчастную семью Зубковых… — голос Власовского дрогнул.