— Да! Это ужасная смерть!.. — Живая, острая боль на мгновение заслонила все то, что безысходным мраком сгустилось над Сенченко. — Бедная девочка! Кто бы мог подумать…
— Кто бы мог подумать? — повторил Власовский. — Очевидно, тот, кто довел ее до самоубийства!
Василий Антонович с недоумением взглянул на следователя.
— Перестаньте хотя бы над свежей могилой разыгрывать наивность! — пожал плечами Власовский. — Все материалы — документы, показания свидетелей и, наконец, найденные страницы дневника покойной, которую я, кстати, знал лично, все это говорит об одном…
Выдерживая паузу, Власовский пристально, словно гипнотизируя, смотрел на Василия Антоновича.
— О чем? — спросил Сенченко.
— О том, что ее убийца сейчас передо мной!
— Ну, знаете товарищ майор, можете в чем угодно обвинять меня, но это…
То, что Антон Матвеевич называл в своем сыне «вихрастостью», пробудилось в Василии. И Власовский, со свойственной ему осторожностью, уловил это.
— Вот видите, вы горячитесь, выходите из равновесия, надеясь этим что-то доказать… Впрочем, совершенно точные факты, полагаю, успокоят вас. — Власовский пододвинул к себе лежавшие перед ним бумаги. — Извольте: листочки из дневника… Почерк вашей секретарши, вероятно, вам известен не менее, чем почерк жены? — усмехнулся он. — Посмотрите.
Он протянул Сенченко листок бумаги в клетку, вырванный из школьной тетрадки, очевидно, служившей Зубковой дневником. Василий Антонович сразу же узнал крупный почерк своей секретарши.
Не торопясь, Власовский стал зачитывать выдержки: «Мы с Васильком обязательно заведем инструмент. Ведь у профессора Сенченко должны бывать люди научного мира…»
Власовский взял в руки еще один листочек:
— Или вот: «Зачем ты обманывал свою девочку?.. Сейчас я готова на все».
— Я ничего не понимаю, — это какой-то бред, — поразился Сенченко.
— А вот еще, — продолжал Власовский, — «Профессор Сенченко! Вы не задумались и растоптали мое первое нетронутое чувство».
Василий Антонович молчал. Он действительно не находил слов. Вероятно, это несчастное сумасбродное существо жило в мире каких-то ею самой выдуманных иллюзий… Можно было допустить, что крушение этих иллюзий, действительно, привело девушку к трагическому концу…
Сенченко с болью вспомнил и скромные наивные букетики, регулярно появлявшиеся у него на столе, над которыми он так подтрунивал в кругу семьи, и свойственную Инне манеру чуть задерживаться в его служебном кабинете, и даже то, как однажды секретарша привезла ненужную ему папку на заседание Ученого совета… А эти постоянные попытки повсюду увязываться с ним в машине, которые он нередко бесцеремонно пресекал… Значит, действительно он в какой-то мере оказался причиной гибели Зубковой? С такой больной душой он должен был поступать осторожнее…
— А теперь обратимся к свидетелям, — хладнокровно продолжал Власовский. — Вот показания отца покойной. — Виктор Владиславович поднес к очкам листок бумаги: — «Мы поняли, что дочь скрывает от нас свои близкие отношения с каким-то ученым. В последний вечер перед уходам из дома она прямо заявила, что этот ученый способен возглавить институт». Это подтверждается и свидетельскими показаниями присутствующих при разговоре семьи Зубковых гражданки Шерман С. Я. и ее дочери Шерман З. Таковы же показания матери Зубковой. «Дочь не познакомила нас с ухаживавшим за ней ученым, потому что он, наверное, был женат», — отчетливо читал Власовский. — И, наконец, показание Подскоковой Э. И., из окна квартиры которой выбросилась Зубкова: «Инна Зубкова мне неоднократно говорила, что ее друг — крупный ученый. Я его никогда не видела. Желая скрыть свои отношения, они встречались, когда в квартире никого не было. Для этого я им дала запасной ключ».
— Какой ключ? Какие Подскоковы? Я ничего не знаю…
— Так вот, — перебил его Власовский. — Отдайте мне должное: я заранее предупреждал, что разговор будет тяжелый. Но еще тяжелее другое — ваше запирательство, ваша упорная ложь, — лицо Власовского выразило нечто похожее на брезгливость, — факты неумолимы, и они говорят о том, что вы являетесь укрывателем и даже прямым пособником шпионов. Из-за вас погибла полная сил и энергии молодая советская девушка. Должен ли я говорить, как наша страна карает за подобные злодеяния? — взгляд Власовского прожигал Сенченко. — Тяжело, Василий Антонович, очень тяжело… И, поверьте, тяжело не только вам, но и мне… Молодой советский ученый, можно сказать, будущее нашей страны, а мы вынуждены… Скажу прямо: я уже сейчас не имею права вас отпустить…