Размышляя над своим совершенно деликатным положением уже задним умом, убеждаюсь, что выбрал верное решение. Не мудрствуя лукаво распорядился не ломать сетку вещания, которую мы утвердили за несколько дней до путча. Как по иронии, в программе были «популярный» нынче балет «Лебединое озеро» и фильм «Три ночи»… Откровенно сказать, именно тогда остро почувствовал себя «телекамикадзе» в опасной игре не очень искусных партнеров, поставивших на игровой стол будущее государства. При любом раскладе мне могли оторвать голову. Тем более если бы предоставил каналы вещания поддержавшим гэкачепистов от Калининграда и до Владивостока. Тюремные нары мне были бы гарантированы… Это тоже было грозное время выбора. Инициативу брать на себя не стал. Я ничего не знал об участи Горбачева, его позиции. Тщетно пытался дозвониться к нему: связь вырубили. А в ГКЧП легенды рождались, чтобы тут же умереть…
Прежде всего я попытался разрушить систему «сведенных каналов». Раньше, по известным причинам, этот прием называли «смерть генсека». Чтобы прорвать информационную блокаду, утром 20 августа направил к Белому дому группы технической поддержки для трансляции заседания российского Верховного Совета. Члены ГКЧП по-прежнему настаивали на передаче официальных документов. Никто из них даже не заикнулся о желании по горячим следам объясниться с людьми. Крупнейший просчет. Но, если итожить, подчеркну: в то время я по-прежнему считал себя человеком Горбачева. Его имя, пусть с оговорками, связывал с сохранением сверхдержавы. Думаю, не зря гэкачеписты не торопились посвящать меня в свои планы.
— Не секрет, что, предоставив слово во «Времени» Борису Николаевичу Ельцину в первый день путча, вы возвели баррикады между собой и ГКЧП? Под диктовку убеждений или инстинкта самосохранения?
— Профессиональной заповедью для себя и своих коллег всегда считал объективное освещение событий. Самое позорное для ТВ — история с Чернобылем, когда три дня после трагедии замалчивали правду. Точно так же было бы, если бы мы не предали гласности документы ГКЧП, когда бронемашины утюжили магистрали столицы, окружили наш телецентр. Я был обязан засветить ситуацию в Москве. Поддержал Сергея Медведева сделать репортаж с мест событий. Разрешил иностранным журналистам в Останкино перегонять съемки за рубеж…
А эфир Ельцину предоставили еще и потому, что в первые часы путча он заявил о поддержке президента СССР. Скажу больше: мне стало известно, что с утра 19 августа с Борисом Николаевичем налажены были переговоры ГКЧП. У нас, на ТВ, он выступил в роли поборника Михаила Сергеевича Горбачева.
— Когда Союз еще держался, многие, точно заклинание, повторяли мистические строки Пушкина:
Лично вы сохраняли оптимизм или понимали, что курс взят к убойным берегам?
— Оптимизм таял, как мифическая шагреневая кожа. Да и могло ли «оптимизировать», к примеру, предательство национальных интересов на переговорах с американцами по разграничению океанского шельфа? Коварное лицедейство Шеварднадзе, Яковлева… Это они вскружили голову Горбачеву елеем, поднимая на запредельный уровень «человека года», Нобелевского лауреата, «немца номер один». Какой, скажите, толк от «завоеваний нового мышления», когда рвались кровные связи народов бывшего соцсодружества, когда наши офицеры, солдаты из групп войск выбрасывались в чисто поле?..
В составе советской делегации мне пришлось участвовать в заседаниях брюссельского комитета по проблемам объединения Германии. Никто не ратовал против воссоединения этой страны. Мы в силу полномочий отстаивали приоритеты нашего государства, шла ли речь о безопасности границ, будущем НАТО или об обустройстве общеевропейского дома. Однако на встрече с канцлером ФРГ на Северном Кавказе Горбачев «все сдал». Как рассказывал мне Валентин Фалин, Гельмут Коль несколько раз переспрашивал, видимо, отказывался верить услышанному… Нелишне напомнить, что вначале Союзу прочили внушительные деньги. Половина — на вывод войск, обустройство людей в погонах. Немецкая сторона была готова финансово компенсировать наши затраты на инфраструктуру и т.п. Но поспешность генсека сыграла пагубную роль. За «все про все» — крохи.