Мы перестали грести. Вокруг нас тихо шумело море. Из завесы тумана выплыл еще один утес, кривой, словно согнутый палец и пропал за кормой, будто плыл он, а не мы. Я понял, что мы достигли Минки. Но его рифы занимали территорию площадью двадцать миль на десять, и точно определить наше местонахождение не представлялось возможности.
— Придется ждать, пока рассеется туман, — предложил Петч. — Продвигаться дальше слишком опасно — почти сплошная мель.
С подветренной стороны какой-то мрачной скалы мы нашли подобие углубления с неподвижной, словно стекло, водой, привязали плотик к каменному выступу и выбрались на сушу. Мы ходили, приседали, размахивали руками, стараясь согреться, но тщетно — влажная одежда липла к телу и обволакивала его, словно ледяной пленкой. Мы съели остатки шоколада и немного поговорили, радуясь звукам собственных голосов.
Я считал, что Петч обязательно заговорит о «Мэри Диар», которая была где-то неподалеку, скрытая от нас туманом. Но он стал говорить о Райсе, а потом перешел к смерти Таггарда. Можно было подумать, что ему нравилась эта тема.
— Бедняга! — прошептал он. — Ради дочери продавал свою душу в каждом дальневосточном порту. Он подорвал свое здоровье, глупо напивался, цеплялся за каждое темное дельце — лишь бы оно давало ему деньги. Поэтому и в Сингапуре им легко удалось втравить его в эту авантюру.
— Выходит, его нанял Гандерсен? — спросил я.
— Очевидно. Я точно не знаю, — он пожал плечами. — Кто бы ни был, но его нашли не вовремя. Старик собирался домой навестить дочь и не намеревался топить судно, да еще в свой последний рейс.
— Значит, это Деллимер отделался от него — так вы думаете? — предположил я.
Он покачал головой.
— Нет, я не думаю, чтобы он намеревался убить его. Я думаю, что он забрал у него спиртное, надеясь, что Таггард смягчится и уступит его предложению. Он не предполагал, что от этого капитан умрет той же ночью. — Петч ухмыльнулся краешком рта. — Но это дела не меняет, не так ли?
Потом Петч внезапно перешел к рассказу о дочери Таггарда… к той фотографии, которая так много значила для него. Ее образ служил ему источником вдохновения, символом всех надежд. А затем произошла их встреча в Сен-Мало, которая явилась ударом, когда Петч осознал, что не может поведать ей всю правду, и она поняла, что он что-то от нее скрывает.
— Вы любите ее, не так ли? — спросил я. Мы ощущали удивительную близость в этой сверхъестественной тишине тумана, окруженные со всех сторон морем.
— Да, — произнес он таким голосом, словно одно воспоминание о ней придавало ему дополнительные силы, поднимало его дух.
— Несмотря на то, что она оскорбила вас в суде?
— А… это! — Он отмахнулся.
В ту ночь в Саутгемптоне она пришла к нему и извинилась. После этого он рассказал ей всю правду — все то, что поведал когда-то ее фотографии — там, на судне.
Спустя некоторое время мы были вынуждены снова забраться на наш плотик, так как начался прилив и торчавшие из воды камни постепенно скрывались под водой. Пора было двигаться.
После пяти часов туман стал редеть. Тени приобретали четкие очертания скал и рифов, и чистой воды становилось все больше и больше. Внезапно над нашими головами показалось небо, необычно синее, туман исчез почти мгновенно, и снова засияло солнце. Мы оказались в сверкающем сине-зеленом мире воды, на поверхности которой распустились причудливые цветки рифов. А далее, к юго-востоку, эти островки образовывали сплошной каменный барьер.
Мы быстро нашли маяк на острове Мэтрес Айл, на 31 фут[19] возвышающийся над водой, и Петч сразу же определился по компасу. Утес, у которого мы расположились, находился на северной оконечности Минки, поэтому Петч предположил, что «Мэри Диар» должна лежать к югу от нас. Я сверился с крупномасштабной картой и убедился, что Петч почти прав. Но от главного массива рифов, где находилось судно, нас отделяло пространство мили в три.
Ветер посвежел, и по поверхности воды побежали небольшие волны, но какой-то неправильной, искаженной формы. Появилась и белая пена, особенно в тех местах, где находились подводные скалы. Я подумал, что нам надо быть поосторожнее, как вдруг увидел Хиггинса. Он стоял на вершине высокого утеса, не далее чем в миле к востоку от нас. И когда Петч указал на него рукой, я заметил, что Хиггинс стал быстро спускаться вниз и сел на свой плотик, синяя окраска которого ярко блестела на солнце. Мы тоже поспешили к своему плотику, быстро забрались на него и оттолкнулись от берега. Теперь у нас не было времени на выработку маршрута. Мы знали только, что прилив идет на запад и дает преимущество Хиггинсу, который мог раньше нас покрыть трехмильное пространство и достичь французского спасательного судна.