Первоначально считалось, что переговоры с германским правительством большевики затевают исключительно из пропагандистских соображений и для оттяжки времени, а не ради подписания договора[14]. Либкнехт при этом указывал, что если переговоры «не приведут к миру в социалистическом духе», необходимо «оборвать переговоры, даже если бы при этом пришлось пасть их [Ленина и Троцкого] правительству»[15]. Однако Ленин вел на переговорах свою игру и стремился к временному союзу с имперским германским правительством, видя в этом единственный способ удержать власть в своих руках и расколоть единый капиталистический мир, т. е. блокироваться с Германией против Англии и Франции.
Либкнехт видел залог победы в германской революции. Ленин — в игре на противоречиях между Четверным союзом и Антантой. Либкнехт был заинтересован в том, чтобы Германия как можно скорее проиграла войну. Ленин, подписывая сепаратный мир, хотел, чтобы Германия не проигрывала войны как можно дольше. Он боялся, что советская власть в России будет свергнута объединенными усилиями Германии и Антанты как только на Западном фронте будет подписан мир[16]. Но заключая Брестский мир и оттягивая германское поражение, Ленин делал именно то, в чем фактически обвинял его Либкнехт: саботировал германскую революцию[17]. Не удивительно, что заключение Брестского мира привело к расколу в партии большевиков и советском правительстве и к образованию левой оппозиции, причем в первый и в последний раз оппозиция эта открыто и официально действовала внутри партии большевиков как автономная организация и даже имела свой печатный орган. Ленин же, формально одержавший победу и заставивший партию заключить мир, стал терять над партией власть. Решения, выносимые большевистским руководством, все чаще и чаще принимались против его воли. «Гнилой компромисс» с кайзеровским правительством и упущенный шанс на скорую революцию в Германии его собственные соратники так легко простить ему не могли.
Теоретические и идеологические провалы ленинской брестской политики были, однако, заметны куда меньше, чем провалы практические. Брестский мир, несмотря на его крайне тяжелые для России и партии большевиков условия, не принес ни заветного мира, ни обещанной Лениным «передышки». С точки зрения германского руководства, Брестское соглашение было «военным мероприятием и лишь служило средством помощи Западному фронту, имея целью ликвидацию Восточного фронта для усиления Западного с одновременным использованием восточных районов в экономическом отношении для продолжения войны»[18].
Если так, то с ухудшением положения Германии на Западе увеличивались ее аппетиты на Востоке. После подписания мирного соглашения военные действия не прекращались ни на день на большей части территории бывшей Российской империи. Германия предъявляла все новые и новые ультиматумы, занимала целые районы и города, находящиеся восточнее установленной Брестским договором границы. Брестский мир оказался бумажным именно потому, что два основных партнера на переговорах, советское и германское правительства, не смотрели на договор серьезно, не считали его окончательным и главное — подписывали не из-за желания получить мир, а лишь для того, чтобы продолжать войну, но только в более выгодных для себя условиях. Большевики — войну революционную; немцы войну за стабильный мир.
Получалось, что Брестский мир если и дал передышку, то только Германии, да и то лишь до ноября 1918 года. Нет смысла утверждать, что Ленин мог предвидеть последствия подписания Брестского мира. Но очевидно, что оправдались худшие из опасений большинства партийного актива, до подписания мира поддерживавшего формулу Троцкого «ни война, ни мир». В ней не было ни приписываемой ей всей советской историографией демагогии (как раз демагогией оказалась ленинская теория «передышки»), ни авантюризма сторонников немедленной революционной войны, возглавляемых Бухариным. По стандартам революционного времени позиция Троцкого была умеренной. Он не компрометировал русских большевиков в глазах «германского пролетариата» подписанием мира с кайзеровским империалистическим правительством и не бросался в безудержный авантюризм Бухарина, не имея для того сил. Вместе с левыми коммунистами Троцкий считал, что подписание бумаги о мире не гарантирует прекращения военных действий, что революционеры не вправе верить «империалистам», что Германия все равно будет наступать, где сможет. И в этих условиях лучше вообще не подписывать документа, а апеллировать к пролетариату всех стран и даже использовать помощь Антанты.
В революционной среде в те месяцы распространено было мнение, что Германия не в состоянии наступать, а если и сможет наступать — не сможет удержать оккупированные территории без того, чтобы заплатить за это революцией в Берлине. Уверенность в этом большевиков окрепла еще больше после убийства в Москве 6 июля 1918 года германского посла графа Вильгельма Мирбаха, когда германский ультиматум, полученный в ответ на убийство, был категорически отклонен советским правительством, а весь инцидент был предан забвению самими немцами. В дальнейшем, до расторжения Брестского мира сначала германским правительством — 5 октября, а затем ВЦИКом — 13 ноября 1918 года (через два дня после капитуляции Германии в первой мировой войне), между Россией и Германией юридически оставалось состояние мира. В октябре-ноябре мир был разорван, хотя войны друг другу Германия и Россия не объявили. Между двумя странами теперь уже и формально установились отношения, больше всего подходящие под формулу Троцкого «ни война, ни мир».
Такое состояние по замыслу Троцкого, конечно же, было не чем иным, как передышкой, готовящей большевистскую партию к следующему ее этапу: революционной войне (только за передышку Троцкого, в отличие от передышки Ленина, большевики не платили соглашением с «империалистами»). Эта революционная война была начата 13 ноября 1918 года: большевики повели решительное наступление на запад. Оно проходило более чем успешно, и в феврале через Вильно советские войска вышли к границам Восточной Пруссии. К этому времени в ряде городов Северной и Центральной Германии уже были провозглашены республики[19].
В эти дни Ленин фактически был отстранен от власти. Все важнейшие решения, касавшиеся революции в Германии, принимались в ЦК партии без него. Даже декрет о разрыве Брестского мира был обнародован как декрет ВЦИК, за подписью Я. М. Свердлова, а не как решение СНК (во главе которого стоял Ленин). Революция в Германии еще только разгоралась, а Ленин уже терял власть. При теоретиках Розе Люксембург и Троцком, при практиках Либкнехте и Свердлове Ленин переставал быть незаменимым. Возможно, что именно по этой причине он так и не рискнул созвать Коминтерн при жизни Либкнехта и Люксембург. Только в марте 1919 года, через два месяца после убийства лидеров германской компартии и конкурентов Ленина на руководство Интернационалом, сразу же после загадочной смерти Свердлова — конкурента Ленина по руководству в партии, Ленин созвал первый конгресс Коминтерна, начав раскалывать западные компартии и вводить практику подтасовки делегатов. Председателем Коммунистического Интернационала он назначил Зиновьева, не написавшего ни одной теоретической статьи, но бывшего опытным партработником. А так как германская революция потерпела очевидное поражение, центром мирового коммунистического движения была официально и окончательно утверждена Советская Россия; и даже те, кто не признавал за ней идеологического руководства, вынуждены были все время считаться с нею.
* * *