Стоп. В этом месте нужно перейти на ту сторону. С этим односторонним движением только больше путаницы. Всего на прошлой неделе его чуть не сбило такси — проклятый болван. Сжав покрепче портфель и вытянув шею вперед, он поджидал удобного момента. Стоя так, он внезапно увидел себя как бы со стороны — штука, которую он умел порой проделывать всю жизнь, особенно когда устал. Словно на обрывке пленки увидел он свою позу, легкое, короткое, как у молодого, твидовое пальто, длинные ноги, прямую, ни капельки не сгорбленную спину, шапку густых белых волос. Вид, славу богу, внушительный, до сих пор, ни тебе лысины, ни лишнего жира, ни еще чего хуже, не то, что у многих сверстников… Потом, когда он попытался получше разглядеть эту фигуру, пленка перескочила на другой кадр: в той же позе, на краю тротуара с двумя сынишками стояла Меррилл, самая младшая из его детей, собираясь переводить их через улицу, вся в напряжении, потому что нужно было и предостеречь и успокоить их. Великолепная мать, хоть и рано вышла замуж, и вообще великолепная девочка, замечательные мальчуганы — надо сказать Шерли, чтобы она в ближайшее же время опять отвезла его к ним, теперь-то уж они, наверное, вернулись после летних каникул. (Стоял ноябрь). И тут он вспомнил.
Вычеркнуть это. Не медля. Он всегда так поступал с неприятными вещами, с детства. Не думать о них. Когда о них не думаешь, их не существует. Реальность — дерево на дворе. Что такое эта так называемая реальность? Есть всегда новые реальности, которые надо искать или создавать. Что пользы быть одаренной, творческой, энергичной и сильной личностью, если нельзя, воспользовавшись своими талантами, убежать от вещей, которые иначе скрутят и задушат тебя, как задушили уже людей помельче? Таких, как окопы, как износившиеся личные и профессиональные отношения. Как неоправдавшиеся политические надежды. Как сам возраст… Много ль найдется других людей из тех, кому под восемьдесят, которые вели бы сейчас самостоятельные изыскания относительно жизни и смерти таинственного Роджера Фоссетта, солдата, поэта, скабрезника и философа? Много ль других из ныне здравствующих людей может хотя бы припомнить Роджера Фоссетта?.. Ему тоже удалось бежать, ускользнуть живым, хоть он и прошел всю войну, прошел окопы. Бежать до самой Греции в двадцать седьмом… Мысленным взором он видел, как подобно прозрачным картинам, наложенным друг на друга, развертываются, образуя сложный рисунок перекрещений времени и пространства, его собственная жизнь и то долгое путешествие по Адриатике, которое совершили они с Роджером. Услышал, как, будто на приеме с коктейлями — он до сих пор обожал приемы — он произносит: «Да, Роджер Фоссетт погиб в Греции в двадцать седьмом году в глупой автомобильной катастрофе. Я был с ним во время этой поездки, но остался тогда в Дубровнике. Скверная штука — эти машины, я так и не научился водить машину. На мое счастье, я принадлежу к тому поколению, которое никогда не считало для себя обязательным научиться водить машину или печатать на машинке. Знаете, за нас это всегда делал кто-то другой». И мягкий, чуть ли не почтительный смех стоявших вокруг него с бокалами в руках людей приятно отозвался в ушах.
Гудок — и не первый. Мучительно дернувшись, он сообразил, что, услышав первый, пропустил его мимо ушей. Фургон нетерпеливо застыл на месте, из него высунулся мужчина.
— Проходите, что ли, папаша, не могу ж я торчать тут всю ночь!
Слабость и неуверенность охватили его, но:
— Благодарю вас, — сказал он с достоинством. — Благодарю вас — я как раз собирался.
Медленно перешел улицу; его пережидали шестеро водителей. Только очутился на другой стороне, как тут же вспомнил, что вовсе и не собирался переходить в этом месте. Собирался пройти дальше, до табачной лавки, и перейти под светофором. Ну, да, ладно, теперь уже слишком поздно. Он не может вернуться назад. Никогда не возвращайся назад. Эти слова — пронесенное через всю жизнь правило, — которые казались стертыми от самой своей привычности, сложились у него в голове и губы зашевелились. Никогда не возвращайся назад. Никогда не возвращался он на то адриатическое побережье, с его бесконечными скалами, безлюдными бухтами и магистралями, которые на самом деле были протоптанными мулами проселочными дорогами, сохранившимися еще со средних веков и ведущими из никуда в ниоткуда. Хотя как-нибудь он, пожалуй, мог бы туда поехать; говорят теперь там все изменилось: шоссе вдоль побережья, рыбачьи деревушки, отели, выросшие на голых скалах, а что до островов… Да, конечно.