– Ох, отец, если бы только здесь был… если бы ты видел, – тяжело выговорил Азариэль. – Что б этот проклятый…
Но раздался стук, и слова завязли в горле, так и не покинув уст, оставшись только мыслью. Азариэль ринулся к двери и распахнул её. Перед глазами возникла невысокая фигура, торс её утянут светло-красным парчовым жакетом, а ноги скрыты под брюками из сиродильского шёлка, стопы же покрыты чёрными туфлями северной работы, смотря в которые можно узреть черты своего лица.
– Здравствуйте, – раздался низкий сиплый голос и Азариэль окинул взглядом лик незнакомца. – Это вы дали объявление о продаже дома?
Смотря на впавшие тёмные глаза, на ужасный шрам, перекосивший лицо слева направо, на исхудавшее лицо, похожее на обтянутый кожей череп без жизни, Азариэль с трудом вспомнил, что искал покупателя дома.
«Что же тебя так сильно потрепало?» – задался вопросом юноша, поняв, как его дух холодеет при виде изуродованного лица. Он почувствовал, как странное щекотливое ощущение охватило его грудь.
– Да… я… – выдавил из себя Азариэль.
– Ах, – незнакомец коснулся шрама. – Я вас понимаю. Старая травма, и ничего больше. Меня боятся из неё, и я могу понять таких. Но всё же! – встрепенулся босмер. – Давайте перейдём к коммерции.
– Хорошо. Можете пройти.
– А вы быстро нашли возможного покупателя, – заговорил босмер, входя в дом. – И говорили в нашем местном центре жизни.
– Вы про таверну?
– Да, про неё любимую. И даже объявление на доске давали… я удивлён, как её ещё на доски не разобрали.
– Я просто спешу его продать, – Азариэль закрыл дверь и устремился в комнату, вытянув руку и указав на круглый грубый дубовый столик, что встал посредине. – Вот, присаживайтесь.
– Спасибо, – лесной эльф коснулся стула и отодвинул его, занимая место за столом. – А вы собственно не местный?
– Почему вы так решили?
– У вас дом странный… не вписывается в обычную архитектуру этой провинции. Да и ветхий он какой-то снаружи.
– Извольте, – Азариэль сел напротив, за второй стул. – Меня долго не было дома. Слишком долго.
– А где же вы были, позвольте уточнить. – Босмер попытался улыбнуться, но у него получился лишь отвратительный хищный оскал.
– В имперском доме сирот, что в Сиродиле. В шесть лет меня забрали. Десяток лет я там провёл. Слава Аркею, там хоть учителя были нормальные… а то всякое бывает в Империи. Мне повезло.
Мрачное прошлое спровадило юношу из валенвудских земель, оставив дом на волю имперской власти, чьи законы о собственности требуют заботиться и сохранять дом, пока жилец отбыл из него по приказу государства. Именно в этом доме в свои ранние годы он рос и начинал радоваться жизни, но это начало было омрачено трагедией.
– Позвольте тогда узнать, что же с вами случилось? – вкрадчиво вопросил босмер, а его чёрные глаза отразили странный отблеск. – Я, конечно, понимаю, что у вас есть нечто личное, но я может, смогу помочь.
– Всё как обычно, всё банально до невозможности. Что получается на стыке войны и политике? Грабёж и бандитизм.
– Простите?
– Своей матери я не помню, отец о ней ничего не рассказывал. Я жил вместе с ним в этом доме.
– А кто был ваш отец?
– Он был распорядителем ресурсов.
– Это из тех, что являются одним из служащих неимоверно огромной бюрократической имперской машины, насчитывающих неисчислимое количество чиновников самых разных рангов?
– Да-да,
– А-а, начальник отдела имперского правительства?
– Нет-нет, – поднял руки Азариэль. – он не был одним из членов высшего эшелона этой машины.
– А я понял. Он был простым серым чиновником, выполняющим свою незначительную работу, которая давала ему Империя.
– Именно. Жениться он не успел, поэтому дом после его смерти достался мне. Только на днях подписал наследственную.
– Так что же с ним случилось? – вопрос гостя практически не слышим за пеленой воспоминаний о прошлом.
Юноша не любил вспоминать, как отец оставил его в возрасте шести лет, уйдя по поручению на работе, так и не вернувшись. События тех дней лежат тяжким грузом в сознании юноши, временами заставляя его проваливаться в пропасть меланхолии каждый раз, когда ему кто-нибудь напомнит об этом и в особенности боль доставляют последние слова отца – «Подожди, приду, и я сыграю с тобой, работы сейчас много. Я обещаю. Ты только дождись меня». Они ввергают молодого парня в печаль и рождая тернии у сердца. Тяжёлые времена, отмеченные дланью серости, медленно освещаются зарей нового дня, и Азариэль чувствует это, уже не ощущая прежнего ликования.