— Итак, дата назначена? — спросил Жильбер. — Второго июля?..
— Да.
— Бабушка и дедушка сказали мне вчера. Второго июля! Почему так поздно?
— Я должен сдать экзамены, прийти в себя, подготовиться…
— Много же времени тебе нужно!
Жан-Марк покачал головой.
— Какой ты странный, Жильбер! К чему все время говорить об этой свадьбе? Неужели у нас мало тем для общения?
Жильбер мгновение помолчал, потом поднял на Жан-Марка глаза, залитые слезами. Он с трудом справлялся с волнением. Наконец радость и дружеское расположение взяли верх над обидой.
— Ты прав, — сказал он. — Я должен наплевать на твою женитьбу, на эту дичайшую, глупейшую формальность, придуманную лицемерами для обуздания легкомысленных мотыльков!
Их взгляды снова встретились. Жан-Марк ощутил невероятное счастье, как будто он получил в подарок чужую жизнь. Так прилив накрывает песок на пляже, и между водой и песком происходит обмен мельчайшими частицами.
— Если бы ты знал, как я счастлив провести с тобой несколько минут! — сказал он. — Я отдыхаю, я расслабляюсь, я дышу…
Произнося эти слова, он смотрел на подаренную Жильбером фотографию, как будто обращался к Оресту и Пиладу.
— Давай я положу ее в конверт! — сказал Жильбер.
Пока он шарил в ящике, Жан-Марк подошел к окну: внизу тянулись ряды каштанов с пушистыми зелеными шапками крон, украшенными белыми свечками цветов.
— Как ты сюда добрался? — спросил Жильбер, засовывая репродукцию в большой желтый конверт.
— Приехал на «остин-купере» Валери.
— Как глупо! Я мог бы отвезти тебя на своей машине! Через Булонский лес — там я ничем не рискую, даже без прав!
Внезапно он хлопнул себя ладонью по лбу.
— Ты не спешишь?
— Вообще-то, спешу, старик. А что?
— Ну хоть четверть часа у тебя есть?
— Да, конечно…
— Тогда давай проедемся на моем «моррисе». Потом я привезу тебя сюда, ты возьмешь «остин» Валери и вернешься на авеню Бюжо!
Как отказаться? Эти короткие поездки на машине по Булонскому лесу доставляли такую радость Жильберу! Он вел машину медленно, избегая шумных аллей и перекрестков с патрульными полицейскими. Жан-Марк сидел рядом и давал ему советы. Но как быть с Валери, с Мадлен, они ведь ждут его? Плевать, что-нибудь придумает!
— Ладно, вперед! — весело скомандовал он.
Они уселись в белый автомобильчик, и Жильбер мягко тронулся с места, с чем Жан-Марк его и поздравил. Вскоре они уже ехали по одной из пустынных тихих аллей.
— Давай прибавь скорости, — предложил Жан-Марк.
Жильбер послушался, хотя явно нервничал — он вообще был очень впечатлительным и не в меру пугливым. Жан-Марк считал, что должен научить его доверять рефлексам.
— Поверни направо… Теперь налево… Обгони этот «ситроен», он слишком медленно тащится…
Жан-Марку нравилось командовать человеком, который мгновенно подчинялся.
— Быстрее, быстрее!..
— Уже восемьдесят! — прошептал Жильбер.
— И что же?
— В лесу ограничена скорость…
— Забудь об этом. Давай!
Лицо Жильбера передернулось, он нажал на педаль газа. В глазах под вздрагивающими веками плескался страх. Жан-Марк ощутил жгучую радость. Он прикоснулся к правой руке Жильбера, вцепившегося в руль.
— Сбрось скорость!
Жильбер расслабился. Сглотнул слюну.
— Все хорошо, — похвалил его Жан-Марк.
Свет, отражаясь от листвы, проникал внутрь кабины, пахло травой и землей. Жильбер улыбался. Внезапно он спросил:
— Что ты делаешь сегодня вечером?
— Буду заниматься, — ответил Жан-Марк.
— С Дидье?
— Нет, один.
— Почему бы тебе не приехать заниматься ко мне? У меня тоже куча дел. Поужинаем вместе — бабушка и дедушка будут в восторге! — потом засядем в своем углу, с книгами и записями, мы не будем мешать друг другу, честное слово…
Идея была соблазнительная. Жан-Марк согласился без колебаний.
— Но сейчас я должен поехать к Валери, — сказал он.
Когда он вернулся в квартиру на авеню Бюжо, Мадлен уже ушла, а Валери давала указания электрику, который записывал их в блокнот.
— Мне так жаль! — выпалил Жан-Марк. — Меня задержал Коплен! Тетя Мадлен уже ушла?
— Да, — сухо ответила Валери. — Кстати, я тоже собиралась уходить. Нет, правда, Жан-Марк, это уже слишком!
У нее был оскорбленный вид, холодные глаза и визгливый тон — как в худшие дни. Костюм сливового цвета точно соответствовал ее настроению: жесткие складки, пуговицы, пылающие гневом. «Она всю жизнь будет иметь право упрекать меня! Это невозможно, невозможно!» — с тоской думал Жан-Марк.