— Одна?
— Конечно!
— Сейчас ты тоже одна?
Кароль посмотрела Филиппу прямо в глаза и ответила:
— Нет.
Ее откровенность восхитила его. Раз уж она искренне отвечает на такой вопрос, значит, не лукавит и в остальном. Он встал, взял руки жены в ладони, поцеловал. Нежный, едва уловимый аромат пробудил в душе бурю красноречивых воспоминаний. Подняв глаза, Филипп увидел перед собой лицо Кароль с тонким носом, красиво очерченным подбородком и огромными светло-серыми глазами с неподвижными точками черных зрачков. Как она хороша! И он крадет ее у другого мужчины, одерживая победу над более молодым соперником!
— Мне пора, — сказала Кароль, направляясь к двери.
На пороге, задержав ее на мгновение, Филипп сказал со значением:
— Не больше двух недель!
— Не больше, — подтвердила она.
Дверь за Кароль захлопнулась. Филипп вернулся в спальню. За несколько минут он стал другим человеком. Неужели довольно одного взгляда женщины, чтобы мир снова пришел в движение? Лежа в темноте, Филипп предавался размышлениям, в которых печаль смешивалась с оптимизмом. Всякий раз, когда воображение уносило его слишком далеко в будущее, он испытывал желание попросить прощения у Жан-Марка. Филипп закрыл глаза, уснул и увидел ужасный сон о смерти Кароль.
XXIV
Взгляды всех присутствующих обратились на Филиппа, когда он вошел в столовую. Семья села завтракать, не дожидаясь его появления. Он поцеловал Даниэля, Франсуазу, Мадлен, тяжело опустился на стул, протянул чашку, чтобы ему налили чаю, подвинул к себе тарелку с сухариками и варенье. Как только Кароль вернется, они, как прежде, будут завтракать в спальне, вдвоем. При этой мысли сердце его сжалось от радости. Он не мог целиком отдаться предвкушению будущего воссоединения и оставался сдержанным в выражении чувств. Лицо Филиппа было хмурым, он медленно сделал глоток чая, съел сухарик, намазанный маслом. Лица людей, сидевших вокруг него, напоминали часы, остановившиеся в одно и то же мгновение под воздействием ужасного удара. Они чувствовали странное единение — каждый из них думал об одном и том же, но никто не осмеливался заговорить, боясь разбередить рану. Прошла неделя со дня похорон Жан-Марка, но он все еще не мог отойти от них, и эта невозможность забыть о случившемся холодила душу, не допуская забвения. Решив прервать молчание, Филипп принялся расспрашивать Даниэля о том, когда тот окончательно определится с экзаменом на степень бакалавра. Есть ли возможность узнать результат до официального объявления? Нет, это исключено.
— Но ты можешь не беспокоиться, папа, — сказал Даниэль. — Меня примут. Главное, чтобы отзыв был похвальным!
Вошла Даниэла с ребенком на руках. Поздоровавшись, она села, устроила Кристину на коленях, дала ей бутылочку. Филипп отметил, что лица всех присутствующих просветлели и оживились. Один он не умилялся при виде этого маленького, пухленького и прожорливого существа. Глядя, как девочка жадно сосет, он по неведомой причине испытывал страдание из-за ее животного аппетита, жажды жизни, неосознанного отрицания смерти. Мадлен, Даниэль, Дани и Франсуаза, словно обрадовавшись возможности развеять печаль, начали говорить о Кристине. Только о ней. О ней одной. Когда бутылочка опустела, Дани поставила дочку на ножки в ожидании традиционного срыгивания. Филипп отвернулся. Через широко распахнутые окна комнату заливало солнце. В саду, в густой листве деревьев, перекрикивались, задирая друг друга, птицы. Над пробудившимся городом поднимался глухой гул.
— Нужно бы опустить шторы, — сказал Филипп.
Даниэль тут же вскочил со своего места. Секунду спустя комната погрузилась в золотой сумрак.
— Скоро будет совсем жарко, — заметила Мадлен.
Она закурила, и Филипп машинально последовал ее примеру, мысленно спрашивая себя, что он здесь делает — ведь у него нет ничего общего ни с сестрой, ни с детьми. А ведь это из-за них Кароль до сих пор не вернулась в дом! Став жертвой собственной снисходительности, Филипп вынужден был жертвовать счастьем во имя покоя и удобства остальных. Он перестал быть хозяином в своем доме. Абсурд! Будет удачей, если Кароль не передумает! Ее наверняка не радовала перспектива воссоединения с шумным семейным выводком, а теперь еще с невесткой и малышкой. Может, она надеется, что через неделю, с отъездом Мадлен, атмосфера разрядится? Или же, осознав ожидающие ее трудности, Кароль решила не подавать признаков жизни? Она уехала в Мюнхен шесть дней назад и с тех пор ни звонка, ни письма — ни разу. Плохое предзнаменование. Филипп потушил сигарету. Если его опасения подтвердятся, он обвинит Мадлен и детей в этом повторном крахе своей жизни. Поднявшись, он сказал: