— Я забыла тебе сказать, папа: сегодня утром, после твоего ухода, звонила Кароль. Я посоветовала ей позвонить тебе в контору…
— Да-да, — ответил Филипп, — мы разговаривали. Спасибо…
Он бросил на присутствующих властный взгляд. Все лица казались ему враждебными. А ведь еще сегодня утром Франсуаза была так нежна с ним, Даниэль с жаром сообщал о своем намерении изучать право, чтобы подставить отцу плечо! Что случилось за эти несколько часов? Неважно! Плевать он хотел на их настроение. Голос Кароль звал его издалека, очаровывал, соблазнял, укрепляя в намерении поступить по-своему. В тот момент, когда он готов был поддаться отчаянию, она подтвердила ему — так деликатно, так нежно! — что намерения ее не изменились. Она скучает в Мюнхене, хочет вернуться раньше, чем предполагала. Они разговаривали так минут двадцать. А может, и дольше! Как в самом начале их романа!..
— У меня как раз важная новость для вас, — сказал он. — Мы с Кароль приняли решение снова жить вместе.
Ни Мадлен, ни дети не сказали в ответ ни слова. Ждали они этого решения или не понимали его истинного значения? Филипп допил кофе, поставил чашку на каминную полку и продолжил:
— Вот почему я полагаю, что нам не стоит оставаться всем вместе под одной крышей. У каждого поколения собственное восприятие жизни, свои привычки…
Именно эти слова сказала ему совсем недавно Кароль, когда они обсуждали по телефону условия ее возвращения. Филипп сделал паузу, закурил и сказал, выдохнув дым:
— Разумеется, будет правильнее и приятнее для всех, если вы, молодые, оставите нас и поселитесь на рю Сен-Дидье, в твоей квартире, Франсуаза. При таком варианте тебе не придется сдавать ее в аренду. Я буду платить за коммунальные услуги и назначу каждому из вас небольшое ежемесячное пособие…
Филипп видел, как бледнеет и вытягивается лицо Франсуазы, как жестко смотрит на него Даниэль. Мадлен казалась оглушенной от изумления. Даниэла подошла к мужу, как будто хотела спросить у него совета. Наступило долгое молчание.
— Это все, что ты хотел сказать нам, папа? — бесцветным голосом произнес Даниэль.
— Да, — ответил Филипп.
Даниэль пошел к двери.
— Куда ты? — спросил Филипп.
— В свою комнату! У меня дела. Ты со мной, Дани?
И они вышли — Даниэль, а за ним Дани, перепуганная, с опущенными глазами.
— Когда мы должны освободить квартиру для Кароль? — спросила Франсуаза.
Дочь в этот момент показалась Филиппу категоричной, чем напомнила свою мать в моменты их споров. Но он был слишком счастлив звонком Кароль, чтобы позволить кому-то разрушить его радость.
— Твой вопрос не особенно деликатен, Франсуаза, — сдержанно ответил он. — Кароль вовсе не собирается переезжать сюда завтра. Мы с ней просто хотим составить планы на будущее. Кстати, она будет совершенно счастлива принимать вас в этом доме, когда вернется, через месяц или два. Организуйте свой переезд не торопясь. Ты не находишь, что это удачное решение?
— Конечно, папа. Другого просто не существует! — Глаза Франсуазы горели холодным огнем. — Единственный пункт, в котором я с тобой не согласна, — продолжила она, — касается даты нашего отъезда. По-моему, чем раньше это произойдет, тем будет лучше для всех. Не беспокойся, мы недолго будем тебе надоедать!
Высказавшись, Франсуаза развернулась на каблуках и исчезла. Ее резкая тирада прозвучала, как пощечина. Филипп воскликнул:
— Да что это с ней? Она просто рехнулась!
— Нет, Филипп, — покачала головой Мадлен. — Ты только что причинил своим детям неимоверную боль!
— Невероятно! Какой эгоизм! Я лезу из кожи вон, чтобы обеспечить им достойное будущее, а они ни во что меня не ставят!
— Жизнь — не одно только комфортное существование. В дни ужасного горя они обрели то, что не имеет цены, — дом, семью…
— Да, но в этой семье кое-кого не хватало — Кароль!
— Ее не хватало тебе, Филипп, — но не им!
— Отчего же? Кароль их любит, можно сказать, что она их воспитала…
— К превеликому несчастью, Кароль занималась не только воспитанием!
— Что ты хочешь этим сказать?
— Твои дети знают все.
Филипп смотрел на сестру с недоверием, постепенно перераставшим в ярость.
— Все? Я не понимаю!
— Напротив, Филипп. Очень хорошо понимаешь! Детям все известно, и у них, в отличие от тебя, нет причин прощать Кароль…
Филипп сжал зубы. Гнев овладел им так стремительно, что он с трудом сдерживал дрожь.
— Вот и прекрасно! — проорал он. — Пусть убираются ко всем чертям! Скатертью дорога! И побыстрее! Никто не смеет судить меня в собственном доме!