— Кароль ужасно простужена. Она с трудом может открыть глаза, — предупредил Филипп.
— Правда? Как жалко! Но мы хоть сможем ее повидать?
Кто это произнес? Впрочем, не имеет значения. Все расселись, Аньес принесла аперитив. Разговор перескакивал с одного на другое. И тут в гостиную вошла Кароль. Бледная, слабая, невесомая, в затемненных очках, она была одета в черное платье, которое делало ее еще более стройной. У покрасневших ноздрей она держала малюсенький платочек.
— Только не надо меня целовать, — сказала она, умело понизив голос. — Я стала прибежищем всех возможных микробов. Особенно вам, Дани, надо поберечься.
Филипп умилился, видя, что она, несмотря на недомогание, приветлива с детьми. Тем более с чужими. Временами, наблюдая, как Кароль изливает свое очарование на окружающих, Филипп сомневался в ее ненависти к нему. И не терял надежды снова ее завоевать. Когда-то Филипп так часто ей изменял! Из любопытства, из любви к приключениям. Сейчас он бы все отдал за то, чтобы Кароль опять принадлежала ему. Перед этой юной публикой Кароль улыбалась Филиппу, ласково говорила с ним. А он, подыгрывая ей, словно переносился на пять лет назад, к началу их супружества. У него появилось странное ощущение праздника. За столом Филипп сидел напротив Кароль. Ее хорошее настроение передалось и ему. Желая блеснуть перед ней, он принялся с юмором рассказывать о деловой встрече с прижимистыми американскими клиентами у себя в конторе, очень натурально передразнивал их акцент. Кароль сняла очки. По ее глазам Филипп догадался, что она довольна, и отнес это на свой счет. Аньес подала обед. Утка с оливками благоухала. Монтраше 1959 года оказалось восхитительным. Да, вечер удался на славу. Даже Даниэла с ее лучистой улыбкой и жизнеутверждающим животом, на которую Филипп избегал смотреть с тех пор, как ее фигуру обезобразила беременность, даже она не так раздражала его, как обычно, когда его взгляд случайно натыкался на нее. Пользуясь паузой в разговоре, Даниэль принялся расхваливать своего преподавателя философии, некоего Коллере-Дюбруссара. В первый же день учебного года этот неординарный человек покорил учеников оригинальностью своих воззрений и дружелюбием, с каким их излагал.
— Понимаешь, — продолжал Даниэль, обращаясь к отцу, — в прошлом году в выпускном классе у нас уже было немножко философии. Но что там мог преподать наш старикан Потье?! Просто смех! Здорово, что нам повторяют курс заново. По крайней мере, теперь-то я отлично подковался. Я считаю так: кто не проходил философии, тот будет вечно хромать в жизни.
— У меня не было философии, но что-то я не чувствую себя хромым, — рассмеялся Филипп.
— Ну конечно, папа! Но все-таки, когда знаешь философию, тебе по-другому видится опыт, накопленный человечеством. Ты переживаешь его более осознанно и глубоко.
Даниэль говорил с таким пылом, что Дани млела от восторга, забывая о еде.
— Одно плохо, — вмешался Александр, — у каждого философа существует своя концепция. Ты же не станешь разрываться между сотней теорий, когда придет время применить к себе, например, опыт отцовства?
— Я выберу ту, которая, по моему мнению, будет больше всего соответствовать реальной жизни.
— Или, в крайнем случае, создашь свою собственную.
— Может, и так.
Александр улыбнулся:
— Хотел бы я быть в твоем возрасте.
— Почему?
— Потому что это возраст слепой веры.
— А у тебя сейчас возраст постоянных сомнений?
— Скажем, умеренного скептицизма. А вы как считаете, Филипп?
Филипп вздрогнул от неожиданности — он был поглощен созерцанием Кароль. Она попросила принести ей горячего бульона с хрустящими хлебцами.
— Безусловно, — ответил Филипп несколько невпопад, — скептицизм является неотъемлемой частью правосудия. Быть непредвзятым — значит, в какой-то степени быть скептиком.
— Зря ты не ешь утку, Кароль, — сказал Даниэль, — она просто потрясающая!
При этих словах хлопотавшая вокруг стола Аньес надулась от гордости.
— Да-да, — подхватил Филипп, — тебе надо немного поесть.
— Ну, нет! Это свыше моих сил, я даже дышать не могу, — возразила Кароль и высморкалась.
— Вот увидишь, — продолжал Александр, обращаясь к Даниэлю, — стоит тебе стать отцом, и твои взгляды изменятся.
— Взгляды на что?
— Да на философию! Ребенок опустит вас с небес на грешную землю. Когда надо будет зарабатывать на кусок хлеба, все забудешь — и чудесные теории, и Спинозу.