— Опустим подробности, — говорит комиссар, изучая стриженые ногти.
— Будете перебивать — ничего не скажу. Флюиды, плавающее внимание — чему вас учили в школе?
Она глубоко вздыхает, поднимая пустые глаза. Накрывает шар и минуту молчит. Потом произносит:
— Я слаба, господин комиссар. Сеансы меня изматывают. Кровь в жилах стынет. Чувствую, по всему телу какая-то слабость расходится. Не выношу дурные манеры. Вижу нечто похожее на тоннель, в саду, на склоне холма. Ниже, за цветущими ветками вишни, пристроился домик с черепичной крышей. Ещё там пещера, что ли, с ямой без воды перед входом, — трое мужчин сидят к ней спиной. Они играют в карты; в тени стоит ящик с пивом; несколько бутылок охлаждаются в ведре на столе. У их ног дремлет сторожевой пёс. Они что-то говорят друг другу по ходу игры; извините, повторять не буду: покойный Сенатор учил меня играть в вист, но с тех пор мне знакомы только пасьянс и таро. Один оборачивается. Обращается ко мне, господин комиссар! Сколько этим занимаюсь, ни разу видение не говорило с прорицательницей и даже не замечало, что за ним наблюдают. Какая грубость! Голос пропитой: «Заткнись!» — говорит. Продолжает смотреть, теперь кричит: «Хватит!» — прямо из хрустального шара, месье. Тише, ещё один голос. Из пещеры доносятся жалобные стоны. Их еле слышно за криками птиц. А вот и разгадка: мы находимся прямо у входа в пещеру, месье: бандит окликал не меня, а пленника, которого они там держат, он своими стонами нарушает покой злодеев. Не может быть… Кажется, я узнаю голос наследника моих государей. Прислушаемся, месье, к мольбам призрака.
Алькандру не удалось разыскать барона и своих товарищей, и он появляется на этих словах.
— Т-с-с! — говорит комиссар, ничего не объясняя. — Потом потолкуем. А вы, мадам, продолжайте.
Сенатриса заставляет себя упрашивать.
— Я больше ничего не вижу, господин комиссар. Я устала. Волнуюсь за сына. В ясновидении важно полностью раскрепостить разум.
Решительным жестом детектив забирает двадцать[45] франков, лежащих на клеёнке; мгновение Сенатриса, Резеда и Алькандр смотрят прямо на него, и вот он кладёт на то же место новенькую стофранковую купюру, разворачивает её, бережно разглаживает ладонью. И ловит взгляды, оценивая произведённое впечатление.
— Вы загоните меня в могилу, месье, — говорит Сенатриса. — Но деньги нам пригодятся — пусть на ней будут цветы.
Обратив на шар стеклянный взор, она продолжает рассказывать. Резеда один за другим напяливает на торс Алькандра все свитера, которые для него связала, — раз уж ему нары светят.
Комиссар решается молча набить трубку. В его бдительности возникла брешь, и обтянутый свитерами Алькандр словно проваливается в неё. Резеда смахивает хрустальную слезу на свою кофту.
Нечеловеческий голос вещуньи продолжает горестный рассказ.
— Господа, — говорит эрцгерцог, — не довершайте несчастья прославленной династии.
Его голос едва слышен и, вылетая из пещеры, смешивается с шумом ветра в ветвях цветущих фруктовых деревьев, с криками птиц, со скрипом гравия под ногами игроков в карты.
— Я не за себя прошу; пусть меня похоронят в этой пещере, я умру здесь, благоговейно присоединюсь к когорте моих предков. Лишь бы не вынудили меня предстать перед их очами, не оставив наследников; лишь бы не услышать от них упрёк в измене династии. Эрцгерцогиня, инфанты мертвы, я один храню в своём теле надежду, что это ещё не конец. Дайте мне продолжить род.
«Единственного сына, господа… Да что там? Единственную дочь! Пусть родятся безотцовщинами, нахалятами, признанными де-факто, морганатиками — какая разница? Генеалогия за столько веков и не к такому привыкла. Ах, только не думайте, что это я вас по беспутству умоляю; я в этом смысле нагрешил; теперь наказан и навек исцелён. Самую страшную бабу, беззубую, вонючую, и дело будет тотчас сделано через зазор в камнях, которые загораживают вход в эту пещеру, вслепую, с мыслями о другом.
Почему я не могу размножаться спорами, как прежние обитатели этих галерей! Почковался бы, делился, воспроизводился, населил бы мрак молодыми племенами, которым бы только резать и властвовать. Милые детки! Представляю, как вы хнычете вокруг меня. Я вскармливал бы вас своей древней кровью, питал бы своей плотью, которую уже размягчило подступающее гниение».
45
Ошибка, случайно или намеренно допущенная автором: в начале сцены упоминались пятнадцать франков.