— Битте, фрау, — предложил техник, показывая на стул. — Пробуй сами.
Конечно, эти машины не чета ее, выпущенной за много лет до революции. На них можно делать очень красивые вещи. Да и работать в такой мастерской веселей. Девчат много. То песню хором затянут, то историю какую-нибудь расскажут. А в ее мастерской бывают дни, когда до вечера просидишь одна, как сова на ветке.
— Согласна, Марийка? — спросил Белецкий, подходя сзади и дергая ее за косу. — Хочешь моего совета послушать? Не валяй дурака и соглашайся. Такая мастерская не каждый день открывается.
— А какое жалованье у бригадира?
— Точно не помню, но, кажется, рублей сто восемьдесят.
— Тю, — разочарованно произнесла она. — Я-то думала… Дайте хоть до завтра сроку. А то сразу — решай. Утром приеду, скажу.
— Лады, — согласился Белецкий. — В коммунхоз приходи. Я с утра там буду.
В тот вечер Мария долго сидела за столом, не ложилась спать. За окном глухо стучал по кирпичному тротуару дождь. Звенели редкие, облепленные со всех сторон людьми, трамваи. Когда они проезжали мимо — стекла мелко дрожали, а спущенные железные жалюзи скрипели тоскливо и жалобно. Мария все привыкла решать сама. А с кем посоветуешься? В городе людей много, да все чужие. Друзей у нее сроду не было. Не к Доморацкой же бежать за советом или к Матрене Ивановне? Матрена Ивановна сразу начнет думать, как для нее будет выгоднее, а Доморацкая вообще не в счет. Позавчера прибежала потная, запыхавшаяся, будто за ней грабители неслись, книгу раскрыла и говорит:
— Послушайте, Манечка, как изумительно написано о японских женщинах: «Когда она стоит, она похожа сразу и на бокал и на цветок. Когда она лежит — она совершенство явных узоров шелка и тайных округлостей тела. Книга, кошка, ветка с цветами, брошенный шарф…» Правда, прекрасно?
На миг Мария вспомнила о Пете, пожалела, что прогнала его. Он был у нее единственный товарищ, преданный человек и, что ни говори, мужчина. Где он сейчас? Первое время замечала, что все крутится возле ее дома, ходит мимо окон по нескольку раз в день. Она нарочно на улицу не выходила, чтобы с ним не встречаться. Сейчас бы и рада выйти — только нет его.
«Конечно, в новой мастерской свои преимущества есть, — размышляла она. — Но зато здесь она сама хозяйка. Захотела — набрала работы, чтобы ни день, ни ночь не разгибаться. Захотела — дверь закрыла, объявление повесила: «Ушла на базар» — и никому дела нет. Опять же заработки побольше. Слава богу, сыта и одеть есть кое-что. И вообще, с чего бы ей от добра добра искать? Столько мечтала стать хозяйкой, столько мук приняла и сейчас должна по собственной воле от всего отказаться.
— Решила, чернобровая? — спросил Белецкий, когда на следующее утро она переступила порог конторы.
— Нет, не решила. Звиняйте меня, товарищ Белецкий. Но остаюсь, как была.
— Ну и дура. Потом сто раз жалеть будешь. А теперь иди с моих глаз. Не хочу больше видеть тебя, глупую.
Обратно с Подола Мария шла пешком. Она медленно поднималась по Андреевскому спуску и думала: «Может, все-таки послушать Белецкого? Может быть, прав он?» На углу Большой Житомирской она остановилась около афишной тумбы. Еще с Петей они любили для упражнения читать афиши. Читала медленно, вслух: «Госцирк. Стальные капитаны братья Мирославские. Последняя гастроль любимцев публики Громова и Милича. Американский артист мистер Аркоф. Мировой артист Труцци. Театр оперы и балета: сегодня „Вшова краля“, завтра: „Червонний мак“. Первое общедоступное кино. «Джимми Хиггинс». В главной роли Бучма. Мировой комик Гарри Ллойд в ленте „На седьмом небе“. Театр рабочей молодежи. Сегодня: „На грани“. Завтра: „Гром“».
Решение пришло неожиданно — должна поехать на родину. И не откладывать только, как до сих пор. А немедленно. Прямо завтра, если достанет билет. Может быть, сестры объявились за это время. А нет — так хоть побывать на могилах отца и матери. И как-то сразу отошли на задний план недавние сомнения насчет работы в новой мастерской. «Господи, чего было столько мучиться, гадать, как поступить? — с облегчением думала она. — Вот же идиотка. Зачем ей другими людьми командовать? Она сроду этого не любила и не умела. — По Рейтерской уже не шла, а бежала. По дороге завернула в сорабкоп. Купила разных конфет, пряников. — Не с пустыми же руками ехать. Наверняка, знакомые остались».
В магазине встретила Матрену Ивановну.
— Рыбонька, куда вы спешите?
— Уезжаю в село, — сказала она счастливо. — Подумать только, восемь лет дома не была!