На третьи сутки томительного ожидания Больхен стал заметно нервничать. Так хорошо задуманная и удачно начавшаяся операция оказалась под угрозой. Прошла уже неделя после его выхода из Нарвика, а орудия «Адмирала Шеера» еще не сделали ни единого выстрела. Больхен обедал теперь один в своем салоне, не спускаясь в кают-компанию, что для хорошо знавших его подчиненных всегда было признаком дурного расположения духа командира. Стали короче и суше раньше пространные и красочные, будто подготавливаемые для последующего опубликования, записи в его дневнике.
Старший офицер корветтен-капитан Буга, жилистый, большеухий, с убегающими от собеседника за стеклами очков мутно-голубыми глазами, нелюбимый всей командой за вредность, тоже несколько приутих и перестал заставлять матросов по нескольку раз переделывать приборку и гонять на работы столпившихся у лазарета больных. Бездействие и неопределенность плохо действовали на экипаж.
Только двадцать третьего августа пришло желанное облегчение. В радиограмме, полученной от адмирала Северного моря, говорилось:
«Русский конвой, сопровождаемый четырьмя ледоколами, приближается. К шестнадцати часам ожидается его появление в проливе Вилькицкого».
Два часа спустя посланный снова на разведку самолет принес еще одну неожиданность. В двадцати пяти милях восточнее мыса Челюскина у острова Гелланд-Ханзен им обнаружены стоящие на якоре десять транспортов, идущих с запада! Значит не один, а целых два ничего не подозревающих о нависшей над ними опасности каравана, сейчас, наконец, должны стать его, Больхена, легкой добычей.
— Благодарю вас, корветтен-капитан, — сказал он офицеру-навигатору Гойхману. — Вы принесли мне сведения необычайной важности. Наконец начала сбываться наша старая поговорка: «Langsam aber immer voran» («Медленно, но все-таки вперед»). Кажется, сегодня артиллерийский офицер получит для себя работу.
КАРАВАН СКРЫВАЕТСЯ ВО ЛЬДАХ
— Да где мираж?!
— А очень просто…
Туда смотри…
Я замер,
поражен…
В Арктике снова наступила ночь — ни на что не похожая особая северная ночь — без темноты, без звезд. Склонившееся к самому горизонту солнце освещало вереницу низко сидящих в воде транспортов. Справа и слева от них маячили, будто древние замки викингов, высокие айсберги. Пробило восемь склянок. Иван заступил на вахту впередсмотрящим на полубаке, как раз над загруженным взрывчаткой трюмом. Внезапно высоко в небе он услышал слабое, будто комариное, жужжание. Он взглянул на небо в бинокль и ничего не увидел. Но странное жужжание не прекращалось, теперь оно слышалось даже сильнее. Неожиданно он заметил со стороны далекого берега приближающуюся точку. Самолет! Иван мог поклясться, что на блестящих в солнечных лучах крыльях он различил черные кресты. Вскоре самолет снова превратился в точку и исчез за горизонтом. Он немедленно доложил об этом стоявшему на мостике третьему помощнику капитана.
— Показалось тебе, Вань, спросонку, — рассмеялся молодой третий помощник. — Откуда здесь взяться фашисту? С норвежского аэродрома сюда ни одному самолету не долететь, особенно маленькому. Горючего не хватит. — На всякий случай он тоже приложил к глазам бинокль и посмотрел на небо. Оно было голубым и чистым. — Есть такое явление — рефракция, — снисходительно пояснил он. — Слои воздуха разной температуры создают обманчивые картины.
— А звук слышал — тоже показалось? — не унимался впередсмотрящий. — Или опять же рефракция?
Третий помощник капитана закончил мореходку и, конечно, разбирается в морском деле больше, чем он, корабельный плотник. Но ведь и он, слава богу, не глухой и не слепой.
Их пароход «Уральск» шел сразу за ледоколом «Анастас Микоян». Вслед за ними длинной кильватерной колонной тянулись остальные девятнадцать транспортов конвоя. Несколько дней назад караван догнали и теперь шли вместе с ним корабли экспедиции особого назначения (ЭОН-18) — лидер «Баку» и эскадренные миноносцы «Разумный» и «Разъяренный». Третий эсминец «Ревностный» еще в Татарском проливе ударился о борт транспорта «Терней» и был исключен из состава экспедиции. Тяжелогруженые суда, трюмы которых были заполнены военной техникой, промышленными грузами и продовольствием, низко сидели в воде, пыхтели черным, видимым далеко вокруг дымом.