Восемнадцатилетняя дочь президента Лола, разодетая в легкое платье лунной тафты, лениво перелистывала страницы французского романа, потряхивая стриженой гривкой, которую она выкрасила в цвет отцовской орденской ленты.
Тринадцатилетний наследник дрыгал тугими ногами и качался на стуле, размазывая пальцем по тарелке горчичные узоры, и насвистывал национальный гимн республики с вариациями явно опереточного темпа.
Семейную группу заканчивала бонна Софи, еле видная из-за горы пухлых кайзерок, лежавших на серебряном подносе, такая же свежая и пухлая, как кайзерки.
Она сидела, потупив глаза, скромная и тихая, и ничто не заставляло предполагать в ней возможности пьяного вакхического исступления, которое влекло к ней пылкое сердце президента Аткина и избавляло его от излишней полноты.
Единственно чужим человеком за этим мирным семейным завтраком был министр народного просвещения, человек с огромным, ненасытным аппетитом, завтракавший ежедневно рано утром у себя дома и затем в нормальные часы ленча, по очереди, у своих знакомых, так как его жена, особа экономная и расчетливая, не допускала возможности дважды завтракать в один день у себя дома.
Президент, заложив пальцы за вырезы жилета, толковал министру народного просвещения о выгодах покровительственной таможенной политики и о возможностях, открывающихся перед республикой путем разумной эксплуатации нефтяных промыслов.
Он говорил плавно, гладко и длинно (президент Аткин был адвокат), закругляя периоды и цитируя страницами Роберта Оуэна, Милля и Бем-Баверка, все более и более увлекаясь, пока не был остановлен в своем вдохновенном разбеге восклицанием дочери, отложившей с неудовольствием книгу.
– Господи, помилуй! – сказала она, томно потянувшись и показав министру народного просвещения великолепную линию спины в вырезе платья, – с тех пор, папа, как ты стал президентом, совершенно невозможно завтракать с аппетитом. Неужели ты предполагаешь, что твои разговоры о таможенных пошлинах могут содействовать пищеварению?
Президент нахмурился.
– Я полагаю, Лола, что ваше неуместное вмешательство в наш разговор является недоразумением. Вам, как дочери лица, представляющего собой верховную власть, небесполезно быть в курсе политических вопросов, дабы не оказаться самой в неловком положении и не скомпрометировать вашего отца.
– Вот еще! – ответила Лола, вздернув плечиком. – Вы думаете, мои женихи требуют от меня политических разговоров? Но уверяю вас, отец, что им нужно только, чтобы у меня был хороший цвет лица, достаточно нескромные платья и приличный темперамент. А от ваших сентенций я становлюсь сонной рыбой. Неужели вы хотите для меня несчастного брака?
Президент вынул пальцы из-за жилета и сделал жест возмущения.
– Дочь моя! Ваши женихи – не вся нация! Меня мало интересует их мнение. Я обязан прислушиваться к голосу всего народа.
– Но, папа, каждому свое! В конце концов народ интересует тебя по той же причине, что меня мои женихи. Народ ухаживает за тобой, содержит тебя, и ты еще находишься в более выгодном положении, потому что от тебя не требуют темперамента.
Гробовая доска президентши качнулась вперед, и из-под носа раздалось свистящее шипение:
– Лола! Вы с ума сошли?
– Ах, мама! Вы ужасно отстали с вашей первобытной моралью. Я вовсе не хочу идти по вашим стопам в семейной жизни. Я хочу быть настоящей женщиной. А настоящая женщина должна, обязательно должна иметь темперамент. Как вы думаете, господин профессор?
Министр просвещения, только что набивший рот куриной грудинкой, поперхнулся и нечленораздельно промямлил:
– М-гм… конечно… наука свидетельствует…
– И, конечно, я думаю, что одного мужа я смогу осчастливить. Но что, если бы от меня потребовал темперамента весь народ? Бр… это ужасно!
Госпожа Аткин торжественно встала, президент раскрыл рот, чтобы прочесть научно обоснованное нравоучение свободомыслящей дочери, и неизвестно, чем кончился бы президентский завтрак, если бы на террасу не вбежал из дома красный и взволнованный личный секретарь президента.
– В чем дело? Что такое? Я, кажется, просил не беспокоить меня во время завтрака? – недовольно спросил президент.
– Виноват… По телефону… комендант порта… Эскадра лорда Орпингтона!..
Все происшедшее в следующее мгновение на террасе можно было бы, без натяжки, сравнить с паникой, происходящей в любой квартире при начале пожара от взорвавшейся керосинки.
Президент Аткин вскочил, отбросив салфетку, и нервно одернул штаны.
Лола метнулась к лестнице террасы и оттуда простонала воркующим голосом секретарю:
– Гри!.. Тащите сюда немедленно морской бинокль, иначе я умру.
Софи увела упирающегося наследника, а мадам Аткин быстро мяла угол скатерти, но оставалась такой же прямой и неподвижной. Профессор спешно дожевывал осетрину, кидая взволнованные взгляды на море.
– Моя милая, – сказал президент супруге, – сейчас подадут машину. Мы отправимся в порт для встречи его превосходительства. Только я просил бы вас не надевать белого платья, а что-нибудь серое или темное.
– Это почему? С какого времени вы стали контролировать мои туалеты? ответила президентша зловещим тоном.
Президент сжался, но имел твердость сказать:
– Я, как лицо ответственное за церемониал встречи, должен следить, чтобы все было в порядке, и самая встреча должна носить как можно более жизнерадостный и яркий характер. Вы же, дорогая, в белом платье производите впечатление… простите за библейский пример… Лазаря в саване… Я лично этим доволен, но в данном случае интересы государства… – добавил он поспешно, взглянув в лицо президентши.
Она встала, величественная и грозная.
– Я нахожу ваше поведение беспримерным, мой друг! И я никуда не поеду, – я больна и считаю лишним принимать участие в ваших политических махинациях. А если вам нужно для этой встречи что-нибудь жизнерадостное и круглое, вы можете взять Софи… О, я все знаю, все знаю! – бросила она пророческим тоном и удалилась с террасы, высоко подняв голову.
Господин Аткин беспомощно пожал плечами, втайне, однако, обрадованный таким поворотом событий.
Профессор, покончивший наконец с осетриной, откланялся, чтобы заехать домой и одеться надлежащим образом.
А в эту минуту Лола и секретарь президента вели на выступе лестницы следующий разговор, причем глаза Лолы не отрывались, сквозь стекла бинокля, от кубовой полосы, сквозившей между кипарисами.
– Ах, как я рада, как я рада!.. Эскадра Орпингтона. Сколько молодых офицеров, и каких! Мне ужасно надоели наши. И потом у них такие чудесные названия: лейтенанты, коммодоры, а у наших… какие бессмысленные чины! Подпоручик… поручик – что-то плебейское, похожее на «приказчик». А эти, – подумайте, Гри! Сколько свежих впечатлений!.. О, я чувствую, что я начинаю закипать!..
Секретарь грустно взглянул на тонкие обнаженные руки дочери патрона. Как всякий секретарь, он был неизлечимо влюблен и теперь безнадежно грустил при виде возбужденного радостью лица девушки.
– А вам не жаль тех, кто любит вас здесь? – осмелился он сделать осторожный намек и томительно вздохнул.
Лола оторвалась на минуту от бинокля и облила его недоумевающим сожалением.
– Милый Гри! Моя массажистка говорит, что женщине нельзя жалеть, потому что это чувство вызывает преждевременные морщины. Я совсем не хочу походить на маму.
И сейчас же вскрикнула в восторге:
– О!.. Я вижу, вижу! Шесть больших кораблей и много маленьких. Вот будет весело!
Сзади подошел президент.
– Дочь моя! Ты еще успеешь насмотреться вблизи. Беги одеваться. Машина подана, и нам нужно торопиться. Запомните, мой друг, это зрелище! – сказал он секретарю по уходе дочери, указывая классическим жестом на дымы подходящей эскадры. – Это приближается слава и величие нашего отечества. Отныне история совершает грандиозный поворот. Вберите в свою память эту синеву нашего родного моря (хотя президент Аткин и родился в трех тысячах верст от территории Итля и в первый раз попал в пределы республики после революции, разрушившей Ассор, но считал море родным и остро ощущал свою итлийскую национальность), – запомните эти дымы флота наших могущественных союзников, несущих нам в жерлах своих пушек защиту права и порядка, выгравируйте в своем сердце, как можно глубже, ликование сегодняшнего дня, – вам будет о чем рассказывать внукам. Эти корабли несут нам счастье, свободу, независимость… развитие промышленности и торговли, широкий простор приложению энергии и капитала. Такие дни не часто бывают в мире. Вся республика в едином порыве будет приветствовать сегодня своих друзей.