"Как можно скорее пошел я к порту и, придя на пристань, увидел судно с поднятым топселем; очевидно оно собиралось воспользоваться только что начавшимся отливом. Матросы кричали нараспев: "По-од-ни-май!", вытаскивая якорь. Я стоял и смотрел, решаясь кинуться за судном вплавь. В эту самую минуту я увидел спущенный с него ботик, в котором матрос двигался к берегу, очевидно, с целью отвязать причал этой шкуны. Я подбежал раньше, чем матрос успел отвязать канат, и, ничего не говоря, вскочил в ботик.
- Что тебе, малыш? - спросил моряк.
- Хочу идти в море, - задыхаясь, ответил я, - возьмите меня к себе на палубу, пожалуйста, возьмите!
- Пожалуй, - ответил он. - Я слышал, капитан говорил, что ему нужен ученик.
Он отчалил и скоро был подле шкуны; я взобрался на ее палубу.
- Кто ты? - спросил капитан.
Я и ему сказал, что хочу идти в море.
- Ты еще слишком мал.
- Нет, - ответил я.
- Неужели ты думаешь, что не побоишься карабкаться на реи?
- Я вам покажу это, - ответил я.
И как кошка поднялся по снастям до верхней реи.
Когда я спустился, капитан сказал:
- Ну, я думаю, ты со временем сделаешься хорошим матросом. Я беру тебя в Лондон, запишу в ученики. - Где твоя шапка?
- Я ее оставил дома.
- Не важность; красный колпак лучше фуражки, - сказал капитан, ушел вниз в каюту и скоро принес оттуда колпак.
Это судно, угольная шкуна, скоро ушла из порта, и еще до утренней зари я очутился в безбрежном океане, которому с этих пор предстояло сделаться моим приютом.
Когда все пришло в порядок, капитан осмотрел меня. Мне он показался грубым, резким человеком. И действительно, к вечеру первого же дня я уже почти раскаялся в сделанном мной шаге. Сидя, весь иззябший и мокрый, на свертке негодного паруса, я в первый раз подумал о матушке, о ее печали и невольно горько заплакал. Но было уже поздно. Мне часто позже казалось, м-р Сигрев, что все последующие мои затруднения и печали были наказанием за то, что я бросил ее. Ведь я был ее единственный сын, ее единственная любовь, и я разбил ее сердце. Плохо отплатил я ей, мастер Уильям, за все заботы обо мне и за доброту. Да простит меня Господь".
Старый Риди замолчал; молчали и остальные. Наконец, Уильям, сидевший рядом со своей матерью, повернулся к ней и поцеловал ее.
- Мне приятно видеть это, мастер Уильям, - сказал Риди, - я вижу, что мой рассказ не пропадает для вас даром, и считаю ваш поцелуй печатью, которая доказывает, что вы никогда не бросите ваших родителей.
Когда миссис Сигрев, в свою очередь, поцеловала старшего сына, по ее щекам скатились две слезы.
- Теперь я оборву мой рассказ, - сказал Риди, - я не могу говорить; мое сердце слишком переполнено при мысли о моем безумном и дурном поступке. М-р Сигрев, - прибавил старик, - я думаю, нам пора отойти ко сну. Вот Библия; пожалуйста, прочтите из Евангелия то место, в котором говорится: "Придите ко мне все нуждающиеся и обремененные, и я успокою вас". О, сэр, сколько утешений дает эта святая книга.
ГЛАВА XXXIII
Начало постройки сарая. - Томми в немилости. - Наперсток. - Прощение. - История Риди.
Наступило прекрасное утро. После завтрака Сигрев и Риди с Уильямом отвезли колеса на оси к черепашьему садку. Риди поймал одну из самых больших черепах острогой, которую устроил для этой цели, потом, привесив животное под ось, отвез к дому. Черепаху убили. Юнона изрезала ее мясо по указаниям старика и поставила суп вариться.
Между тем Риди, Уиль и Сигрев отправились рубить новые пальмы для постройки сарая-склада.
- Я хочу, чтобы в то же время он служил нам приютом в случае опасности, - заметил Риди, - а потому и выбрал эту чащу леса; дом отсюда недалеко, но, прорубив к нему извилистый проход, мы совершенно скроем наш сарай; проход мы сделаем возможно узким, так чтобы по нему только-только могли проехать колеса; нам также придется выкорчевать пни срубленных деревьев, не то они, пожалуй, будут привлекать внимание. Я не думаю, чтобы все это понадобилось нам. но все же лучше принять предосторожности, а лишнего труда это почти не доставит.
- Правда, Риди, - сказал Сигрев. - Никто никогда не знает, что может случиться.
- Видите ли, сэр, говоря между нами, туземцы часто переправляются с одного из островов на другой за кокосовыми орехами. Не знаю, населены ли соседние острова; может быть нет, может быть да; и если населены, мы не знаем характера туземцев. Я это сообщаю вам; но лучше не говорите ничего миссис Сигрев; это может встревожить ее. Я уверен, мастер Уильям, что вы не проговоритесь?
- О, нет, ни за что, поверьте мне, Риди.
- Вот мы и на месте, - продолжал старик. - Видите, мы перешли через холм, покрытый густым лесом. Тут впадина. Это тоже поможет скрыть наше строение. Отличное место; покатость достаточно велика, и вода будет быстро и хорошо стекать с нее.
- А далеко ли мы от дома, Риди? - спросил Сигрев.
- По моим соображениям, не больше, как на расстоянии полутораста ярдов по прямой линии. Но по дорожке будет вдвое дальше.
- Итак, начнем.
- Я отмечу деревья, чтобы знать, которые нужно свалить и которые останутся. Пожалуйста, мастер Уильям, возьмитесь за другой конец веревки.
Наметив место для постройки, они пустили в ход топоры и пилы. Одно дерево падало за другим. Работа продолжалась до обеда.
- Дорогой Уильям, и ты, мой друг, вы устали, вам жарко - сказала миссис Сигрев, когда все уселись за столом. - Вам не следует так усиленно работать.
- Рубить деревья жарко, мама, - ответил Уильям, - но усиленная работа никому не может повредить, особенно, если после этого за обедом ешь вкусный суп из черепахи. Мы порядком проголодались и сделаем честь стряпне Юноны. Но что с тобой, Томми?
- Мы с Томми в ссоре, - сказала миссис Сигрев. - Утром у меня был наперсток; я сидела и шила. Потом Юнона позвала меня из дома. Ушла я; Каролина была со мной, Томми же остался дома. Когда я вернулась обратно, Томми был у порога, а подле моего шитья я не увидела наперстка. Я спросила Томми, не видал ли он - его, и в ответ услышала, что он его поищет. Томми поискал наперсток, но ничего не нашел. Тогда я спросила, не унес ли он его с собой из дому, но опять услышала, что наперсток скоро будет найден. Я уверена, что Томми его взял и только не хочет сказать, брал он его или нет. И вот я целое утро не работала.
- Томми, ты взял наперсток? - серьезно спросил Сигрев.
- Я его найду, папа.
- Это не ответ. Ты взял наперсток?
- Я его найду, - плаксиво ответил Томми.
- Только это я от него и слышу, - сказала миссис Сигрев.
- Хорошо же; он не получит обеда, пока наперсток не отыщется, заметил м-р Сигрев.
Томми заплакал.
В это время Юнона внесла черепаший суп, от которого распространялся очень привлекательный запах. Томми заплакал еще громче.
Работники сильно проголодались, и после первой тарелки Уиль попросил дать ему вторую порцию. Проглотив несколько ложек, он вдруг поднес руку ко рту и через секунду вынул оттуда что-то.
- Мама! - вскрикнул мальчик. - Твой наперсток! Я чуть не проглотил его.
- Вот почему Томми уверял, что он скоро найдет пропажу, - с улыбкой сказал Риди. - Он, верно, хотел выудить его после обеда из остатков супа. Ну, миссис Сигрев, я не говорю, что Томми хороший мальчик, но все же он ведь не сказал неправды.
- Конечно, - поддержал его Уильям. - И раз наперсток нашелся, я думаю, если Томми попросит прощения, папа его простит.
- Поди сюда, Томми, - сказал Сигрев, - скажи, как и зачем ты опустил в суп наперсток?
- Мне очень хотелось попробовать супа, папа, и я собирался наперстком зачерпнуть бульон, но обжегся и уронил его.
- Ну, в наперсток, во всяком случае, не поместилось бы много черепашьего бульона, - заметил Риди. - А почему вы не сказали маме, где наперсток?
- Я боялся, что мама выльет весь суп, - ответил Томми, - и его не останется.
- Вот в чем дело! Ну, Томми, я сказал, что тебе не дадут обеда, пока наперсток не найдется; раз он нашелся - обедай. Только, если ты когда-нибудь снова откажешься отвечать, я тебя накажу гораздо строже, сказал отец.