Медленно в полном молчании, нарушаемом лишь шелестом материи, процессия эта прошла мимо нас, и золотые двери в конце галереи за нею закрылись.
Только теперь раздался шепот восхищения и зависти, смешанный с замечаниями удивления и критики: «Эти шлейфы, вероятно, очень тяжелые? Вы видели бриллианты вдовствующей императрицы? Поразительно! А вы видели изумруды великой княгини Ксении? Там был один величиной с кулак. А вы заметили сапфиры на великой княгине Виктории? Какие поразительные костюмы! Я бы хотела, чтобы и у нас при дворе носили бы нечто подобное. Если бы я вышла замуж за русского, я носила бы тоже такое платье. Как хороша была княжна Марина Петровна. Да, дочь великого князя Петра Николаевича. Приятно быть русской великой княгиней. Вы видели молодую графиню Гендрикову? Ее только что назначили фрейлиной. Это красное бархатное платье ей поразительно идет!»
Между тем начиналась церковная служба в павильоне на Иордани. Мы прилипли к стеклам, втайне довольные, что нам не приходится стоять, подобно всей этой массе военных и гражданских чинов и солдат, там на набережной, с непокрытой головой, в одних мундиpax, на морозе и ветре. Сквозь двойные рамы до нашего слуха слабо доносилось церковное пение и звуки оркестров, игравших «Коль славен». Длинная вереница знаменщиков с офицерами-ассистентами несли знамена и штандарты гвардейских полков, потом раздался резкий звук команды, и вдруг появилась стройная фигура императора Николая II в сопровождении великих князей, блестящей свиты, казаков-конвойцев, камер-пажей и генералов. Духовенство встретило государя на ступенях Иордани, войска обнажили головы. Государь сошел по красному ковру на лед, к вырезанному на нем четырехугольнику. Митрополит окунул большой золотой крест три раза в воду, окропил святой водой знамена, раздался торжественный трезвон с Петропавловского собора, потонувший в салюте артиллерии с верхов крепости. Все вздохнули облегченно – на этот раз все сошло благополучно.
После церковного парада старые сановники и генералы радостно накрыли свои лысые головы, и вся процессия в том же порядке возвратилась во дворец. Мы снова отвернулись от окон, чтобы видеть, как государь и великие князья возвращались к вдовствующей императрице и великим княжнам.
Затем средние двери широко распахнулись, и камергер пригласил нас войти в большой зал, где был сервирован завтрак. Послы и министры с женами заняли места по старшинству за большим столом. Остальные могли сидеть или стоять, как им было угодно. Около круглых столов образовались довольно непринужденные кружки. Громадная толпа обступила роскошный буфет, занимавший весь конец зала. Здесь можно было наблюдать, как маленький секретарь китайского посольства пробирался под рукой огромного полковника в гусарской форме, чтобы достать особенно лакомый сэндвич. Секретарь австрийского посольства был до того увлечен разговором с кавалергардским офицером, что не замечал, что его бокал с шампанским достался турецким военным атташе. Далее болгарский и сербский дипломаты почти одновременно тянулись к шоколадному мороженому, потом замечали друг друга, нахмуривались и с преувеличенной вежливостью начинали уступать друг другу место. Красавец-конвоец в красной черкеске почтительно кланялся перед смущенным японским дипломатом. Высокий испанский дипломат поедал фруктовый компот, прислушиваясь к белокурому скандинаву, который на ломаном французском языке старался ему объяснить прелести зимнего спорта. А между тем придворные в золотых мундирах старались не терять драгоценного времени и отдавали честь омарам, цыплятам и тортам со сбитыми сливками.
В это время рабочие уже стали разбирать на набережной Иордань, и прорубь на Неве начинала затягиваться слоем льда.
Кроме этой ежегодной церемонии в день рождения и именин государя происходило торжественное богослужение в Казанском соборе. Золотые иконы, зеленые, алые, фиолетовые облачения духовенства, шитье и пестрота разнообразных форм военных и дипломатов, мерцание тысяч свечей, рваные знамена, украшенные наполеоновскими орлами, которые висели между мраморными колоннами величественного собора, – все это делало эту русскую святыню похожей на какой-то ларец с драгоценностями. Обыкновенно эти службы казались бесконечными. Иностранные дипломаты раздраженно жаловались на духоту и на отсутствие стульев в православных храмах и не могли переносить запаха ладана. Я же была тогда еще молода, и мне очень нравились окружавшее нас великолепие, яркие краски, поразительное пение хора и глубокая октава протодиакона, возглашавшего царское многолетие.